Достоевский - Людмила Сараскина

Лето Ивановы проводили на просторной даче, которую нанимали у московских купцов, владевших подмосковным селом Люблино. Дома были окружены старым парком, примыкавшим с северной стороны к большому проточному озеру, а с южной стороны парк переходил в большой смешанный лес. На берегу озера действовали купальни, стояли лодки, процветала рыбалка. Достоевский нанял поблизости от сестриной дачи пустовавший двухэтажный каменный дом «за половинную цену» в «одном из прелестнейших местоположений в мире и в приятнейшей компании». В большой комнате верхнего этажа, которая служила спальней и рабочим кабинетом, он наслаждался тишиной: здесь был составлен план «Игрока», здесь писались главы «Преступления и наказания».

«Обыкновенно, — вспоминал один из гостей, — Ф. М. Достоевский вставал около девяти часов утра и, напившись чая и кофе, тотчас же садился за работу, которой не прерывал до самого обеда, то есть до трех часов пополудни. Обедал он у Ивановых, где уже и оставался до самого вечера. Таким образом, Ф. М. писал по вечерам крайне редко, хотя говорил, что лучшие и наиболее выразительные места его произведений всегда выходили у него, когда он писал поздно вечером. Однако вечерние занятия ему были воспрещены, как слишком возбуждавшие и без того расстроенную его нервную систему»75.

Обитатели дачи могли видеть, как весело общается с молодой компанией пожилой дядюшка, первый затейник развлечений и проказ, шутник и балагур, неистощимый сочинитель стихотворных экспромтов и пародий, постановщик шуточных спектаклей. Верочка смотрела на вдового брата как на жениха и надеялась устроить его счастье с 43-летней Еленой Павловной Ивановой, женой больного брата Александра Павловича. Считалось, что Ф. М. косвенно сделал ей предложение, спросив однажды, пошла ли бы она за него, если бы была свободна. Елена Павловна ответила неопределенно — так что хотя Ф. М. и был ею слегка увлечен, хотя и склонялся на уговоры сестры, хотя потом и тяготился мыслью, что, может быть, «внушил ей надежды», связанным себя не считал. (Накануне своей свадьбы он напишет невесте: «Елена Павловна... всё время была очень несчастна. Ее муж ужасен; ему лучше. Он не отпускает ее ни на шаг от себя. Сердится и мучает ее день и ночь, ревнует. Из всех рассказов я вывел заключение: что ей некогда было думать о любви... Я ужасно рад, и это дело можно считать поконченным». Известие о свадьбе Достоевского Иванова примет «сносно», лишь скажет: «Я очень рада, что летом не поддалась и не сказала Вам ничего решительного, иначе я бы погибла».) Счастью Достоевского суждено было устроиться иначе.

...Когда директор первых русских курсов стенографии профессор П. М. Ольхин, изучавший быстрое письмо за границей, предложил своей ученице поработать у писателя Достоевского, который занят новым романом, за 50 рублей (ожидалось семь печатных листов в два столбца большого формата или десять обычных листов), девушка поспешила согласиться.

«Имя Достоевского было знакомо мне с детства: он был любимым писателем моего отца. Я сама восхищалась его произведениями и плакала над “Записками из Мертвого дома”. Мысль не только познакомиться с талантливым писателем, но и помогать ему в его труде чрезвычайно меня взволновала и обрадовала. Ольхин передал мне небольшую, вчетверо сложенную бумажку, на которой было написано: “Столярный переулок, угол М. Мещанской, дом Алонкина, кв. № 13, спросить Достоевского”...».

Анне только что исполнилось 20 лет; еще свежи были впечатления детства и отрочества, о которых она всегда будет вспоминать с отрадным чувством: ей посчастливилось расти в дружной семье, близ любящих родителей, «без ссор, драм и катастроф». Отец, Григорий Иванович Сниткин (его предок с малороссийской фамилией Снитко, владевший имением в Полтавской губернии, переселился в Петербург и обрусел), получил образование в столичной школе иезуитов, но, как писала позднее его дочь, иезуитом не сделался, а всю жизнь прослужил чиновником «одного из департаментов», весело и приятно провел молодые годы, женился, когда ему было уже за сорок, и всегда оставался добродушным, жизнерадостным человеком.

«Он был настоящим славянином: слабым, робким, добропорядочным, сентиментальным и романтичным. В молодости он пережил большую страстную любовь к знаменитой Асенковой — единственной исполнительнице ролей в классических трагедиях в России... проводил все вечера в театре и знал наизусть ее монологи... Юношеская робкая и почтительная влюбленность моего деда, — писала Л. Ф. Достоевская, — очень нравилась Асенковой и она выказывала ему свое благоволение... Он никогда не забывал великую актрису и часто молился на ее могиле»(Речь идет об актрисе В. Н. Асенковой, умершей от чахотки весной 1841 года, а не о ее матери, актрисе на амплуа субреток А. Е. Асенковой, оставившей сцену в 1834 году и на 17 лет пережившей свою дочь. Дебют восемнадцатилетней Варвары Асенковой на сцене Александринского театра состоялся в 1835 году, когда Г. И. Сниткину было уже 36 лет, так что сведения Л. Ф. Достоевской о «юношеской влюбленности» деда в талантливую актрису, которой он будто бы посвятил молодость, крайне неточны: он мог стать поклонником Асенковой-младшей, прослужившей на сцене Александринки всего шесть лет, уже будучи зрелым человеком, и мог молиться на ее могиле начиная с 1841 года, то есть уже после женитьбы на Марии Анне Мильтопеус и рождения их старшей дочери Марии.)

Супругой Григория Ивановича стала Мария Анна Мильтопеус, девица из финлядского шведского лютеранского рода, давшего епископов, врачей и ученых. Мария Анна обладала замечательной, истинно норманнской красотой (высокая, тонкая, стройная, с большими голубыми глазами, пышными золотистыми волосами, классически правильными чертами лица), властным характером и настолько красивым оперным сопрано, что одно время, к вящему ужасу семейства, подумывала об артистической карьере — при этом рано осталась без родителей, воспитывалась у теток, «не сделавших ее молодость счастливой».

За «старого, доброго, симпатичного» Григория Ивановича распевавшая оперные партии красавица-шведка, которой было уже 27 лет, пошла с разбитым сердцем, потеряв в юные годы горячо любимого жениха, молодого шведского офицера, товарища братьев, убитого на войне. Накануне венчания, по желанию будущего мужа, выраженному, впрочем, весьма деликатно, лютеранка Мария Анна, плохо говорившая по-русски, перешла в православие и стала Анной Николаевной; впоследствии она не только ревностно исполняла обряды православной церкви, но и разумно, аккуратно, твердою рукой управляла хозяйством (достаток приносили два небольших деревянных доходных дома, построенных на окраине Петербурга), чему муж ее подчинился добровольно и даже с охотой.

«Брак этих двух мечтателей оказался довольно удачным. Дед мой никогда не забывал знаменитую Асенкову, бабушка постоянно думала о любимом женихе, бедном офицере-блондине, павшем на поле битвы», — писала внучка. Чопорный и церемонный шведско-финский дух, который насаждала в своем доме хозяйка, урожденная Мильтопеус, ее дочь Анна (в отличие от старшей сестры Марии, унаследовавшей красоту и нрав матери) недолюбливала, предпочитая «малой Финляндии» сердечное общение с сентиментальным, восторженным папенькой — тот водил свою любимицу по монастырям и храмам, брал в паломничество на Валаам. Трогательную память об отце Анна Сниткина сохранит на всю жизнь.