Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

Из истории своего времени Софья знала, что главное — создать дефицит, а потому уверенно вела разговор о том, что нечего ее давать всякой черни! Перебьются без картошки! Этот овощ для государя, в крайнем случае — для бояр, а крестьяне пусть репой обходятся! И точка!

В крайнем случае — тыквой, которая тоже не особо была распространена на Руси.

Так что поля охраняли, нарушителям выдавали тяпку и приказывали отработать на картошке… одним словом окрестные деревни примерно уже представляли, что это такое, с чем его едят и как высеивают. А там — лиха беда начало!

И сопрут, и высадят, и слопают… еще и над соседями потешаться будут, мол, вы, деревня, царского овоща не едали, а вот мы! И постепенно картошка пойдет по Руси.

Но это — одна сторона медали. А второй стороной было то, что в Ростокино отправлялись на передержку крестьяне, которые ехали в Сибирь. На несколько месяцев. Учились хозяйствовать, получали семена, одежду — утварь, которой не хватало, объединялись в крепкие ватаги — и когда дороги становились подходящими, выезжали на место уже подготовленными.

— А?

За мыслями Софья и не заметила, что Алексей ее о чем‑то спрашивает.

— Венчаться будете на Покров?

— Лучше — да.

— Ваня… хотя что я спрашиваю? Счастлив?

Софья кивнула, серьезно глядя на брата. Больше всего она боялась ревности в отношениях. Чего уж там, все мужчины — собственники. Ванька будет сердиться, что она не полностью принадлежит семье, Алешка — что Соня теперь не целиком его… и как?

Софья потому и тянула, что работала с обоими парнями. Медленно, исподволь, намеками, шутками, байками приучая обоих к тому, что ничего со свадьбой не изменится. Жила она в Кремле — и будет. Разве что вместе с мужем.

Работали они с Ванькой вместе? Так и продолжится. Разве что фамилия будет одна на двоих и спать будут вместе. И никакой ревности или соперничества, даже подсознательного. Она потому и решилась сейчас венчаться, что оба парня были внутренне готовы. А еще — мир и покой, как раз у нее будет время все углы сгладить.

— Доволен. Лешка, ты точно не против?

— Сестренка, я же тебя люблю… мне хочется, чтобы ты счастлива была!

— Еще больше? Так я с того счастья лопну.

— А вдруг — вытянешь?

— Ох, Алешка… если хочешь — не будем. Ты же знаешь, дороже и ближе тебя у меня никого не будет, хоть я гарем заведу!

Алексей покачал головой.

— Соня… это надо. Ты же меня все равно не оставишь, так и переживать не о чем. Зато Ванька на делах сосредоточится, а то он на всех счетах твой профиль рисует.

— Ужас какой! А почему я не видела?

— Час рисует, час стирает, час делами занимается. Давай, выходи за него замуж, а то мне казначей нужен на полный рабочий день, а не урывками.

Софья только усмехнулась. Нахватался… А Алексей перешел к тому, что его волновало.

— Голицына тогда куда?

— При мне и останется. И будет по — прежнему сливать информацию.

— Но…

— Скажем, что ты меня чуть ли не силком замуж выдаешь. А у меня любоффф!

— А поверят?

— Так мы и через Медведева ее сольем. И через Гришку с Танькой тоже…

Алексей был похож в этот момент на шкодного котяру.

— Ну, ты и… зараза!

— Попрошу не оскорблять, — надулась Софья.

— Это не оскорбление, это восхищение. Зараза. И спасения от тебя нет, особливо нашим врагам.

— Так для них‑то это привычно! Понимаешь, в Европах ведь женщина считается неполноценная, коли мужа своего любит. Им любовники надобны, да лучше не один. А уж коли девка с королем легла…

— Я помню. Вот ведь… убогие.

— Потому там сифилис и гуляет. Сам знаешь. И нас‑то они во многом по себе судят.

— Ну да, — Алексей покивал своим мыслям. — Видят, что мы дружить стараемся, опять же, батюшка нам тут сильно помог…

Софья торопливо перекрестилась.

Помог ли им Алексей Михайлович? Вопрос сложный, до сих пор его дела разгребали. Иногда такое выплывало, что Софье хотелось ему на могилу плюнуть, но тут уж даже Алешка не поймет.

С другой стороны он к Европе тяготел сильно, его манера в европейском платье дома ходить, детей на иностранный манер учить сейчас очень пригодилась. Считалось, что русские варвары пытаются быть похожи на цивилизованные страны, хотя бы царская семья.

И верно, Софья дома ходила в платье, похожем на европейские, разве что без пышных юбок, Любава не ушла в монастырь, а жила во дворце, царевны повыходили замуж — европеизация.

— Ванечка, кстати, ничуть не против. Только просит, чтобы Голицын ему под руку не попадался. А то мало ли…

— Я думаю, с этим проблем не возникнет. Тем более, что он на Любаву поглядывает.

— Вот ведь… кот блудливый! Сонь, если что — я ему ведь все оторву, не помилую.

— Да он и сам это понимает. И я предупредила. Но Любаве полезно почувствовать себя молодой красивой женщиной, а не царской вдовой.

— Да уж, она кроме детей, по — моему, ничего и не видит.

— А ей рано. Ей же и двадцати пяти нет, вон, Татьяна в тридцать с хвостиком ребенка ждет.

Алексей кивнул. Тетки, словно сговорившись, затяжелели одновременно. Отставала только тетка Ирина, но той, вроде как, уже было не до мужчин. А вот с детскими домами и приютами она развернулась на полную катушку, так, что чуть ли не в каждой семье детей в ее честь называли.

Любава же, после смерти мужа просто замкнулась на детях — Володеньке и маленькой Наташеньке, от которых и не отходила. Софья пока не спорила, пусть придет девчонка в себя, все ж мужа потеряла. Может, и не сильно любимого, но любящего и заботливого.

У нее же и без того дел хватало. В частности — шпионы.

В Дьяково их было восемь штук. Один — Сильвестр Медведев, двоих слуг подкупили, позабыв про русский характер — те в ноги царевичу кинулись, умоляли не казнить… Алексей и не казнил. Приказал деньги брать, а доносить то, что он скажет. Еще четверо было приезжих. Выявленных. Но тех вскорости разобьют по градам и весям — и пусть шпионят где‑нибудь в Тамбове. Милое дело!

— Ладно. Но ты поглядывай…

— Лешка, ты же знаешь…

— Ох, Сонечка, что бы я один делал…

Алексей не обольщался. Процентов пятьдесят его дел тянула на себе Софья. Не зарываясь, не требуя ничего для себя, спокойно и вдумчиво объясняя ему, что к чему по первой же просьбе…

Еще бы он не задумывался о браке сестры, понимая, что если сейчас это на него свалится…

— Пока я жива, один ты не будешь. Клянусь.