📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаТом 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева

Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 133 134 135 136 137 138 139 140 141 ... 150
Перейти на страницу:
люда». Из пузатых чайников с малиновыми разводами весело булькала водка в стаканы, пела машина носовыми и трубными голосами, напоминая перепившийся церковный хор. Рыба здесь была помельче, хищник посерее, но разбойничья игра та же. К этой улице разного рода «блюстители», купленные, перекупленные, благоволили как к своей. Как баловню в семье, ей многое легко сходило с рук. В главных карточных клубах, Английском и Охотничьем, игра кончалась в три часа ночи. Игроки, забрав с собой карты, ехали доигрывать в Охотный ряд. Там к четырем часам утра уже открывались неказистые чайные и трактиры для приезжих крестьян и ломовых извозчиков. Игрокам отводился отдельный уголок, где они доигрывали и «пили чай». Уже на рассвете выходили из гостеприимного трактира пошатывающиеся господа в бобровых и каракулевых шапках, в плотных шубах и дохах, купеческие сынки и солидные коммерсанты, удачливые адвокаты и инженеры, обладатели крупных «кушей», их друзья и прихлебатели, а то и просто темные, прилипчивые люди, искатели счастья. Господа в бобрах свистели и кричали хриплыми голосами, садились на лихачей. Ни господ, ни трактиров не трогали.

Моисеевское веселое подворье оставило после себя наследство — Обжорный ряд. Он притулился сбоку, вниз по Тверской. «Обжорка!» Всенародные трапезные Моисеевского подворья были райскими кущами, а монашки — соловьихами на ветвях их в сравнении с теснотой, свирепой грязью и нечеловеческим галдежом Обжорного ряда, родного брата Охотного. К девятисотым годам Обжорку закрыли, а Охотный ряд опять спасся.

На одной линии с Охотным рядом, начиная от Большого театра, построенного Кавосом, и Дворянского собрания, построенного Матвеем Казаковым, дальше по Моховой и Волхонке, уже возвышались замечательные создания русского классицизма: университет, манеж, великолепный дом Пашкова, построенный талантливейшим архитектором Баженовым. Коринфские колонны с пышными фризами, отягощенными листьями и цветами, стройные пилястры, гордые карнизы, вздымавшиеся вверх, как шлем победителя, — весь этот русский ампир должен был показывать величие, силу и высокие доблести всей этой гвардейской империи, ее дворянства, охраняемых III отделением. Эта, как говорят архитекторы, «осевая» дорога русского классицизма в самом же начале ее прерывалась маленькой, куцей, приземистой улицей, с уродливо изогнутой линией домов, с гамом и грязью Обжорного ряда. Но улица опять спаслась, и, всегда с тех пор спасаясь, она строилась, как хотела, вразброд и вразнобой, тесно, липко, боясь потерять хоть вершок драгоценной рыночной земли. Счастливые наследственные обладатели охотнорядских мест со временем стали дробить их, сдавая «по мелочам». Облепленная вывесками всех цветов и размеров, как сундук деревенской щеголихи, улица так и горела самой наглой пестротой, зияла провалами своих грязных дворов, воняла своими подвальчиками, кладовыми, закоулками. Она жила тесно, плотно, среди остро пахнущих испарений соседской конкуренции, свирепого лавочного соперничества окороков, колбас, битых рябчиков и куропаток, среди колючей и жаркой сутолоки наживы, чтобы рубль подгоняло рублем же, всегда, неизменно и до скончания века.

Улица жила тесно, плотно — можно было поедать друг друга, но ни один вершок не должен был пропадать даром. В нижних этажах кишели магазины, магазинчики, лавки, ларьки; в зевах ворот, подобно моллюскам, присасывающимся к скале, располагались «лотошники» — торговая мелкота, у которой весь товар был «при себе». Они ютились, росли, как плотва, сторожа минуту, когда где-нибудь приоткроется щель, кто-то поскользнется, и тогда они нагрянут.

Вторые этажи были заняты трактирами, чайными, пивными. Это были матерые, десятилетиями державшиеся в одних руках заведения: трактиры «Охотнорядский», Тестова, Егорова, Лобачева, Патрикеева.

Город уже украшался созданиями московской промышленной буржуазии. Теперь она хотела показывать свою силу, миллионы, уменье «русской натуры» широко и вкусно пожить. На задах Охотного ряда, на месте бывшей печкинской кофейни, где бывали Герцен и Мочалов, уже вырос большой Московский трактир, а потом и Большая Московская, уже все чаще именовавшаяся «Grand-Hotel». Совсем по соседству, рядом со строгой классикой Малого театра, возвышалось четырехэтажное здание Мюра и Мерилиза, с фигурными башенками «под готику», с глубоким входом, как в католических храмах, — да это и был храм торговли, коммерции европейского размаха. На смену дворянским стилям в градостроительстве пришли российские буржуа, от столицы до самых отдаленных городов насаждавшие новый стиль, то сборный, беззастенчиво воровавший от классики, барокко и готики, крикливый «шик» коммерции, то вновь изобретенный стиль «модерн», изощренный, подчеркнуто хрупкий, как походка больного костным туберкулезом, изнеженный, капризный, особенно возлюбивший работу «под Египет», насквозь ложный, кокетничающий стиль, который должен был показать тонкость и изысканность чувств новых господ положения. И хотя, по известному выражению Чехова, как заказчики, так и создатели русского «модерна» и декаданса «были здоровые мужики», выражать утонченность настоятельно требовалось — надо ж было показать, что крылатые сандалии Меркурия ничуть не хуже шлема Афины Пал-лады.

Московские буржуа уже меценатствовали, покупали вдохновение талантливейших актеров, архитекторов, художников. Они, буржуа, кое-кто в далеком прошлом лапотники, грузчики, коробейники, возжелали вместо «прозы жизни» получить сказку, понимаете ли, этакую неземную мечту — и художники писали для них фавнов и дриад, версальские парки и фонтаны, сиреневые и золотые закаты, вакханалии, сказочные корабли и Царевну-лебедь. Так «Метрополь» — обитель путешественников-толстосумов, сибирских золотопромышленников, донецких рудовладельцев, волжских пароходчиков, выстроенный С. Мамонтовым, — украсился по фронтону мозаикой «Принцесса Греза».

А Охотный ряд все жил по старинке, как деды и отцы велели, безобразием своим коптил небо, управлялся, как хотел, и плевал на все. Жизнь этой куцей улицы, этой грязной каракатицы «истинно русские» традиции окружали грошовым ароматцем доморощенной «поэзии»: закупки к рождеству, к масленой, к пасхальному столу, квашеная капуста и соленые грибы в пост у Головкина, рыбные сокровища у Баракова, сыры «со слезой» у Чичкина.

Просвещенные меценаты посматривали в сторону Охотного ряда уже все злее, морщились, стыдясь его, как собрата, нахального, небритого, дурно воспитанного: уже не однажды возбуждали против него разные инстанции. Но все нерушимо оставалось на месте, старая улица опять и опять спасалась. И это не случайно, ибо российский буржуа, внешне стремясь к западноевропейскому блеску, по сути своей оставался в Охотном ряду. Эта улица так упорно сохранялась, несмотря на все преобразования, происходящие вокруг, потому что она выражала «истинный дух» ее хозяев, их «нутро», их действительную жизненную сущность.

Но история уже приближалась к новой эпохе. Она заявляла о себе неподкупно громовым голосом забастовок на заводах, фабриках и шахтах, восстанием во флоте, красным петухом над помещичьими усадьбами. И вот в эти-то дни улица показала свои ощерившиеся зубы и разбойничью хватку.

Впрочем, слава о тяжелых охотнорядских кулаках сложилась много раньше. В 1878 году здесь произошло побоище: охотнорядцы били своих, так сказать, соседей — студентов Московского университета — в момент их встречи со студентами-киевлянами. А киевляне прибыли в Москву

1 ... 133 134 135 136 137 138 139 140 141 ... 150
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?