Затерянные в океане. Морской волчонок. - Майн Рид

злополучных моряков. Да, строитель не только знает, как это сделать, — повинуясь воле судовладельца, он строил подобные суда так долго, что сам уверился, будто эта неуклюжая конструкция есть правильно построенный корабль, и теперь уже не хочет и не может построить судно по-другому. Еще более грустно, что эта неповоротливая форма корабля так запечатлелась у него в мыслях, так засела в голове, что, когда глупый закон будет отменен, понадобятся долгие годы, чтобы заставить его отказаться от хитрости и обмана. В сущности, надо дождаться, чтобы подросло новое поколение судостроителей, и тогда у нас начнут строить суда правильной и удобной формы…

Теперь вы поймете, что я имею в виду, когда утверждаю, что политические науки есть самое важное из всего, что должно занимать внимание людей.

Глава LVII. СЕРЬЕЗНОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ

Добрый корабль «Инка», как и многие другие, был построен по приказу владельца-купца. Он имел «выпяченную грудь» и по бокам выдавался таким образом, что трюм его был шире бимсов. А если вы посмотрите вверх со дна трюма, то увидите, что его бока изгибаются и сходятся над вашей головой, как крыша. Я знал, что «Инка» построен именно так, потому что все торговые суда строились по одному образцу, а я перевидал немало кораблей, заходивших к нам в бухту.

Я уже говорил, что, проверяя кончиком ножа содержимое груза, который находился над опустошенным мной ящиком, я нащупал что-то мягкое, похожее на полотно. Потом я обнаружил, что тюк с полотном занимает только часть крышки верхнего ящика; около фута оставалось свободным с той стороны, где ящик прилегал к корпусу корабля. Я в двух местах просовывал кончик ножа сквозь щели, и оба раза не встречал препятствий. Я решил, что там ничего нет и около фута пространства за тюком вовсе не заполнено.

Это легко объяснить. Тюк лежал на двух ящиках с материей и находился как раз в том месте, где борт корабля начинал загибаться внутрь; сверху он упирался в балки трюма, а нижний его угол, очевидно, отходил от обшивки примерно на фут. Так получился пустой треугольник, который годился только для мелких грузов.

Я рассудил, что, если идти вверх по прямой линии, в конце концов упрешься в борт корабля, который загибается все больше по мере приближения к палубе, и мне придется на пути встретить множество препятствий — мелких грузов, с которыми труднее справиться, чем с большими ящиками. Эти соображения, как и те, о которых я уже говорил выше, заставили меня окончательно принять решение сделать свой следующий шаг по горизонтали.

Хорошенько отдохнув, я всунул руки в верхний ящик и, подтянувшись повыше, принялся за работу.

Я очень обрадовался, очутившись в этом верхнем ящике. Я оказался как бы во втором ярусе, на расстоянии шести футов от дна трюма. Я уже пробрался на три фута вверх — значит, на три фута ближе к палубе, к небу, к людям, к свободе!

Внимательно оглядев стенку ящика, в которой собирался проделать дыру, я, к полному своему удовольствию, увидел, что она держится очень плохо. Просунув нож сквозь щель, я убедился вдобавок, что соседний ящик отстоит на несколько дюймов, потому что едва мог достать его кончиком лезвия. Это было явное преимущество. Достаточно нанести сильный удар или сделать толчок — и доска выпадет из ящика наружу.

Так я и сделал: надев ботинки, лег на спину и стал выбивать дробь каблуками.

Раздался скрежет, гвозди подались; еще толчок-другой — доска вылетела и провалилась в промежуток между ящиками, куда я не мог достать.

Я немедленно просунул руки в новое отверстие, пытаясь определить, что там лежит дальше. Но хотя я нащупал шершавые доски ящика, я не в состоянии был понять, что там за груз.

Я вышиб вторую доску, потом третью, то есть последнюю, — и одна из сторон ящика оказалась открытой.

Это давало мне возможность хорошо обследовать то, что стояло дальше, и я стал продолжать свои розыски. Но, к моему удивлению, я увидел, что шершавая деревянная поверхность тянется во все стороны на большое расстояние. Она поднималась, как стена, вверх и уходила в стороны так далеко, что, как я ни вытягивал руки, я не мог достать до края или до угла.

Видимо, это был ящик иной формы и величины, чем те, которые мне встречались до сих пор, но я не имел ни малейшего представления о том, что в нем содержится. В нем не могло быть шерстяной материи, а то он был бы похож на другие ящики. Не могло в нем быть и полотна — последнее меня даже утешало.

Чтобы узнать, что это такое, я просунул клинок в щели крепкой сосновой доски. Там было что-то вроде бумаги. Но это была только упаковка, потому что дальше клинок наткнулся на нечто твердое и гладкое, как мрамор. Нажав посильнее, я почувствовал, что это, однако, не камень, а дерево, но очень твердое и к тому же с хорошо отполированной поверхностью. Я ударил ножом, и в ответ послышалось странное эхо, какой-то долгий звенящий звук, но я так и не мог понять, в чем тут дело. Оставалось только взломать ящик, и тогда я, может быть, получше ознакомлюсь с его содержимым.

Я поступил так же, как раньше: выбрал одну из стенок большого ящика и стал резать ее ножом посередине. Она оказалась шириной дюймов в двенадцать, и работа заняла много часов. Нож мой сильно затупился, и работать стало труднее.

Наконец я справился и с этой доской. Отложив нож, я принялся отгибать отрезанный конец. Пространство между двумя ящиками позволило расшатать доску настолько, что гвозди на ее концах вылетели и сама доска под конец упала вниз.

Так же я поступил и со второй ее половиной. Теперь в большом ящике открылось отверстие, достаточное, чтобы исследовать его содержимое.

По твердой и гладкой поверхности какого-то предмета были разостланы листы бумаги. Я вытащил бумагу, очистил эту поверхность и провел по ней пальцами. Это было дерево, настолько гладко отполированное, что поверхность его казалась стеклянной. На ощупь она походила на поверхность стола из красного дерева. Я бы так и остался при убеждении, что это стол, но, когда я постучал по нему суставами пальцев, снова раздался тот же звенящий гул. Я ударил посильнее — и получил в ответ долгий вибрирующий музыкальный звук, напоминающий эолову арфу. Теперь я понял, что большой предмет — это фортепиано. Я уже был знаком с этим инструментом. Он стоял в углу