Проклятие любви - Паулина Гейдж

Хоремхеб встал и начал спокойно приближаться к ней.

– Царица, тебе нужно поспать, – успокаивающим тоном произнес он. – Ты утомлена.

Повернув к нему обезображенное лицо, она принялась плакать. Она расставила ноги, чтобы сохранить равновесие. От нее разило вином, немытым телом и неосушенными слезами, но поблескивающая кобра на лбу придавала ей достоинства.

– Утомлена? – неприятным голосом сказала она. – У меня вырвали сердце, а ты осмеливаешься стоять здесь передо мной и богохульствовать? Интересно, о чем думает твоя жена, лежа в объятиях богоубийцы? А мои руки пусты. Пусты!

Слезы душили ее. Хоремхеб подхватил ее, когда она чуть не свалилась на пол. Он отдал приказ, и ее служанки взяли ее под руки и вывели из залы. Рыдания постепенно утихли.

Никто в зале не осмеливался смотреть по сторонам, стояла тишина, слышалось только тихое клохтанье гуся, который пощипывал яшмовую сережку Анхесенпаатон. Тутанхатон сильно побледнел. Наконец он поднялся, и тут же застывшие гости ожили, распростершись перед ним ниц. Мальчик покинул помост вместе со своей свитой и исчез. Ради приличия Хоремхеб побыл еще немного, беседуя с Нахт-Мином и другими офицерами, чьи столики стояли рядом с его собственным, все время чувствуя на себе откровенно напуганные взгляды придворных. Он пожелал доброй ночи жене и друзьям и нырнул в темноту коридора, ведущего к покоям царицы.

Стража Мериатон вежливо попыталась не впустить его. Как их начальник, он мог просто оттолкнуть их с дороги, но он говорил с ними терпеливо и благоразумно, сознавая их безотчетный страх, и, в конце концов, они пропустили его. У дверей опочивальни Мериатон ему снова преградили путь ее вестник и управляющий. Он безропотно ждал, пока управляющий ходил справляться, позволено ли будет ему войти. Хоремхеб ожидал, что ему откажут, но вскоре его проводили в покои, которые прежде занимала Нефертити. Она еще незримо присутствовала в комнате. Ее изображение надменно улыбалось со стен, прекрасное и величественное под тяжестью солнечной короны. Ее золотые руки, унизанные кольцами, еще совершали подношения Атону, пока ее супруг подносил анх – ключ жизни – к ее улыбающимся губам, и сам Атон касался ее своими лучами. Все это уже принадлежало бесконечно далекому прошлому. Хоремхеб медленно прошел к внушительному ложу с ножками в форме львиных лап и рамой, украшенной сфинксами. Маленькая фигурка, кажущаяся совсем крошечной на огромном ложе, наблюдала за ним. Он поклонился.

– Почему ты позволила мне прийти? – спросил он.

– Ты не почитаешь меня как свою царицу, – устало отозвалась она. – Если бы ты почитал, ты бы подождал, пока я заговорю первой. Но пока Тутанхатон не коронован, я еще царица Египта. Не знаю, почему я позволила тебе прийти. В любом случае, не думаю, что смогла бы остановить тебя, убийца.

Она говорила громче и более внятно, Хоремхеб подумал, что ее, должно быть, вырвало вином.

– Божественная, ты знаешь, что твой отец уничтожил Сменхару задолго до того, как это сделал я, – спокойно ответил он. – Мне не следовало приходить к тебе сегодня. И мне не нужно оправдываться перед тобой. Ты была его женой. Ты лучше меня знаешь, как он стал все больше и больше походить на твоего отца. И он тоже знал это.

– Это не причина, чтобы убивать его.

Она лежала неподвижно, свободно положив на покрывало бледные руки, ее щеки были еще мокрыми, и Хоремхеб вдруг осознал, что она уже не молода. В его сознании она оставалась девочкой, которая встретила Сменхару в Ахетатоне, – спокойная, улыбчивая дочь Атона. Она с презрением посмотрела на него снизу вверх.

– Ты можешь не оправдываться передо мной, Хоремхеб, но будь уверен, что Атон уже осудил тебя. Сменхара сделал бы все, что ты от него хотел, если только ты оставил бы нас в покое. – Ее голос дрожал. – Но ты отнял у нас единственный шанс на счастье.

– Было уже слишком поздно, – грубо прервал он. – И ты тоже это знаешь, царица. Сменхара намеренно препятствовал мне. Он также препятствовал и Эйе. Он хотел, чтобы его оставили в покое в то время, когда Египет нуждался в исцеляющей силе бога. – Не спросив позволения, он присел на край постели. – Через несколько дней его похоронят. Я даю тебе право выбирать, Мериатон. Я не хочу причинять тебе вред. Ты можешь закрыть свой рот и спокойно жить здесь. Человеческая память коротка. Если ты не замолчишь, мне придется сослать тебя.

– Египет уже не исцелить, если какой-то вельможа может угрожать богине и оставаться безнаказанным, – прошептала она. – Ты не думал об этом, военачальник? Несмотря на власть, которую ты постепенно прибираешь к рукам, пропасть между нами непреодолима. Ты веришь, что для меня имеет значение – буду я продолжать жить или нет, но твои угрозы бессмысленны. Мне все равно. Это делает меня опасной, не так ли?

Трогательный вызов, прозвучавший в ее словах, взволновал его. Взяв ее холодную руку, он проговорил:

– Вначале, царица, я был другом твоего отца. Мы все были его друзьями. Мы жаждали перемен. Осирис Аменхотеп правил слишком долго. Но твой отец подпал под странные чары и привел нас к краху. Мы стали людьми, которые делают то, что должны делать, и не задумываются о моральной стороне своих деяний. Вот что твой отец сотворил с нами. Твой бог-муж был таким же. Я хотел бы, чтобы ты это поняла.

Мериатон не отняла своей руки, но она лежала в его руке безжизненно.

– Ты сделался порочным и еще не осознаешь этого, – прерывающимся голосом произнесла она, отвернувшись. – У меня даже нет ребенка от него, чтобы он напоминал мне о нем, когда пройдут годы.

Хоремхеб вздохнул и поднялся.

– Мне жаль. Ахетатон стал гробницей для всех наших надежд. Только в другом мире могут исцелиться все наши раны.

– Ты лицемер. Да горят твои слова у тебя в глотке и обжигают твои лживые уста! – Она неистово взмахнула рукой.

Он поклонился и быстро зашагал к двери. Такие речи, размышлял он, лучше подошли бы ее матери. Ее проклятия остались крошечным пятном холода в его сердце.

Мутноджимет не спала, когда, наконец, он устало закрыл за собой двери своего дома. Она лежала на ложе в ночной сорочке со свежеотмытым лицом и развлекалась, наблюдая за возней своих карликов. Когда Хоремхеб вошел, они поспешно выкатились из комнаты.

– Я думал, ты закроешься сегодня в своих покоях, – сказал он, когда его личный слуга отогнул покрывало, и он с удовольствием скользнул в постель рядом с женой.

Слуга поклонился, выходя, и мерцающий свет лампы, которую он унес, постепенно сменился полоской тусклого лунного света. Мутноджимет пошевелилась, и ее голос зазвучал из темноты тепло и близко.

– Любовь – удивительная вещь, – сказала она. – Хатхор не только похожа на корову, я иногда думаю, что у нее и ум тоже коровий. Мы, ее поклонники, бредем слепо вслед за ней, му-у, му-у, еще долгое время после того, как острые наслаждения, которые может предложить Бает, начали приедаться. Немного осталось от того грубовато-честного молодого военного, за которого я выходила замуж, Хоремхеб. Ты до сих пор самый красивый мужчина в Египте, но то, что я вижу внутри, за этими твоими черными глазами, не так привлекательно, как твоя наружность. Но я, наверное, все же не стану разводиться с тобой, потому что ты оплачиваешь мои ужасные долги.