Тобол. Мало избранных - Алексей Иванов

— Так батюшка решил, — туманно сказал Леонтий. — Так надо, Филипа.

Семён Ульяныч, напоказ охая, полез в раскоп.

Ваня отвернулся. Горько, что Ремезов готов отдать за него вещь, которая была ему бесконечно дорога, а он, Ваня, ничем не заслужил этого.

Держа перед собой свечу, Семён Ульяныч, сгорбившись, пробирался по узкому и низкому проходу, спотыкался и шаркал плечами о глиняные стенки. Сзади яростно сопел Онхудай. Ему, жирному борову, было совсем тесно; своей тушей он загородил весь свет в проёме выхода. В подземелье было зябко: мертвящий холод начался уже через три шага. Семён Ульяныч представлял, как здесь, в недрах земли, орудовал лопатой его отец, а позади так же сопел Аблай. Проход повернул, и озарённые огоньком свечи стенки оборвались в темноте — лаз выводил в большую камору.

Семён Ульяныч остановился, подняв свечу. Неказистая, кривоватая, грубо сработанная камора была ничем не примечательна. Земляной пол. Вогнутый куполом потолок. На дальней стороне к неровной стенке была прислонена косая крестовина из тесин, на которой висела бурая кольчуга, похожая сейчас на грязную рогожу. Наверное, от ржавчины она спеклась, как доска. Вот он каков, Оргилуун. Волшебный доспех покорителя Сибири.

— Видишь? — через плечо спросил Семён Ульяныч у Онхудая и чуть отодвинулся, чтобы не заслонять собою кольчугу. — Принести?

— Я сам! — алчно прошептал Онхудай.

От свечи золотая тамга на его груди горела, как лампада.

— Что ж, зайсанг, хозяин возьмёт своё, — усмехнулся Семён Ульяныч.

Он шагнул в сторону, уступая дорогу. Онхудай ринулся вперёд, точно огромная крыса к хлебной корке. И тотчас земляной пол посреди каморы под ним с хрустом проломился. Онхудай мгновенно исчез — он без крика рухнул в колодец-ловушку, выкопанный Ульяном Реме-зовым посреди каморы. Всей своей грузной тушей степняк хлопнулся на дно колодца, как мешок с овсом, и выбил вверх облако пыли. Семён Ульяныч перекрестился, чуть-чуть ступил вперёд от стены и заглянул в яму. Онхудай валялся внизу, похожий на чудовищную курицу. Он медленно, вяло зашевелился и застонал по-бабьи.

До тех, кто ждал снаружи, из зева пещеры не донеслось ни звука. Над степью горел закат. Небо чертили вечерние птицы, что гонялись за ожившей под вечер мошкарой. Прохладная тень обрыва переползла через суходол. Уходящее солнце золотило спины стреноженных лошадей, что паслись среди низеньких кустиков, окунув опущенные головы в сумрак. Джунгары устали от неизвестности; они нетерпеливо переминались возле входа в тайник, и один из них что-то спросил у Леонтия по-монгольски. Ваня перевёл:

— Беспокоятся о зайсанге.

Леонтий не ответил. В полумраке глубокой норы мелькнуло какое-то движение — там кто-то заворочался, зашевелился, и наконец наружу без сил вывалился Семён Ульяныч. Он с головы до ног был покрыт земляной пылью, борода засорилась, как метла, а кафтан был перепачкан глиной.

— Зайсанга засыпало! — выдохнул он, едва не падая на четвереньки.

Леонтий и Семён поддержали отца под руки. Маша вскрикнула от ужаса. Ваня обомлел. Джунгары всполошились, вытаскивая сабли.

— Переведи им! — оглядываясь, приказал Ване Леонтий.

Джунгары завертелись, не зная, что делать, потом

двое схватили лопаты и друг за другом нырнули в пещеру. Оставшиеся четверо тревожно глядели им вслед, готовые по первому же зову кинуться на подмогу.

— Эй! — окликнул степняков Леонтий.

Леонтий, Семён Ульяныч, Семён-младший и Ерофей стояли в ряд с ружьями в руках, и ружья были недвусмысленно нацелены на джунгар. Ваня даже не заметил, когда Ремезовы и дядя Ерофей успели так преобразиться. Ошарашенный, Ваня посмотрел на Машу. Она побледнела, не понимая, что происходит. Ерофей ухмыльнулся — злорадно и торжествующе. И тут Ваня догадался, что Семён Ульяныч с сыновьями, и дядя Ерофей вместе с ними, отлично знают, что делают: они с самого начала были в сговоре и давно подводили к нападению на джунгар! Ремезов-старший всё рассчитал так же ловко, как отыскал в степи тайник! В подземелье он устроил глупому зайсангу какой-то подвох, а сыновья и Ерофей разыграли степняков, чтобы разделить их на две части, отвлечь и предотвратить их сопротивление!

— Что есть сие? — со вспыхнувшим любопытством вскинулся Табберт.

Степной тайник с кольчугой сибирского конквистадора — это крайне интересно, но засада — ауфрегендес абентейер! — вдвое интереснее!

— Не лезь, Филипа, не мешай, — через плечо ответил Леонтий. — Ванька, переведи степнякам, чтобы сбросили сабли и ножи.

Ваня, запинаясь в словах, перевёл.

Он ещё не сообразил, как ему относиться ко всему этому. Вроде бы всё складывалось хорошо: тайник нашли, надобно завершить обмен… Или не всё хорошо? Почему Ремезовы напали на джунгар? Может, в тайнике нет и не было кольчуги? Или Онхудай снова переменил цену, как в прошлом году у ханаки? Или Ремезовы почуяли обман, который замыслили степняки?..

Сабли и кинжалы джунгар полетели к ногам Ремезо-вых, звякая друг о друга. Обезоруженные, джунгары сверлили Ремезовых яростными взглядами. Суходол уже полностью погрузился в тень, будто затонул.

Семён Ульяныч обернулся к растерянной Маше.

— Я же говорил тебе, Марея, что не буду Ваньку на кольчугу менять, — я и не меняю! — сказал он с каким-то мальчишеским задором, в упоении от своего лукавства. — Моё слово — кремень! Исполняю, что обещано!

Ваню словно ударило в лоб, даже в глазах блеснуло. Так вот в чём тут загвоздка: Семён Ульяныч просто не хотел отдавать степнякам кольчугу!

Семён Ульяныч качнул стволом, приказывая джунгарам отойти от входа в тайник. Джунгары нехотя отошли, а Семён Ульяныч и Семён-младший, не опуская ружей, отошли вместе с ними, держа степняков под прицелом.

Леонтий и Ерофей направили ружья на дыру в обрыве.

Табберт быстро заряжал свой пистолет. Он не хотел быть в стороне.

Маша зажала рот ладонью и таращила глаза.

А Ваню сначала ошпарило оскорбление. Он понял, что для Семёна Ульяныча он — никто, и кольчуга старику важнее. Но потом жар гордыни уступил какому-то другому чувству — странному и небывалому. Ведь старик Ремезов жил как-то иначе, нежели обычные люди. Для него все эти Ермаки и Ульяны были такими же товарищами, как сыновья: им и ныне требовалась помощь! Для Ремезова былое не умерло, не отошло в прошлое безвозвратно, а продолжалось и сегодня, и укатывалось в грядущее. Это было протянутое через столетия общее дело, единое и нерасторжимое; его делали и Ермак, и Ульян, и он сам, старый тобольский архитектон, и ещё будет делать кто-то другой, кто обязательно объявится позже. И это громадное дело, конечно, было важнее Вани Дема-рина. Ваней Демариным можно было и пренебречь. Но Семён Ульяныч не пренебрёг. Он исхитрился провернуть свою затею так, чтобы Ванька, негодный и бесполезный Ванька, всё-таки получил свободу. Пусть дальше живёт как хочет. Бог ему судья.

— А где кольчуга, дядя Левонтий? — хрипло спросил Ваня.