Братья. Книга 2. Царский витязь. Том 1 - Мария Семенова

Когда Галуху притащили в подтюрьмок, он увидел возле стены прикованного Гедаха. А напротив – Кинврига, так залитого кровью, словно ему вправду перерезали горло. Тем самым душегубским ножом. Седая голова свисала на грудь, борода затвердела бурым колтуном…

Тогда Галуха явственно ощутил: между его шеей и ранящими клинками нет ничего. Ни крепких стен, ни сильных людей.

«Оставь его, Лютомер! – прошептал из ошейника Гедах. – Послушеник молод и ничего не смыслит. Он не слагал крамол, только пел их, заблуждаясь по моему наущению…»

Гедаха ограждала знатность. Без царского дозволения его не смел тронуть даже ревнитель. Краснопев повёл на царственноравного глазами, опухшими от недосыпа.

«Умолкни, посрамление храма, иначе твоему учителю выдернут не только язык… – И наставил палец на Галуху. – Внемли, ничтожный участник богоотступных забав, именуемых в этом блудилище службами. Знай: Матерью Милосердной нам заповедано, где только возможно, предпочитать кротость огненному бичу. По всему, что я о тебе слышал, выходит, что ты можешь отделаться простым распоясанием. Если убедишь меня, что похабничал Матери лишь по глупости, прельщением вот этих двоих, я берусь даже устроить твою судьбу. Незачем тебе умирать с голоду, гонимому верным народом…»

Простёртая ладонь Краснопева зримо воздвиглась между Галухиным горлом и готовыми вонзиться ножами. Сильный человек снова был рядом. Он смилуется. Он защитит.

Галуха открыл рот… Захлёбывался словами, чтобы кровью не захлебнуться. Вдохновенно угадывал, каких речей ждал от него Лютомер. Это было нетрудно. Мелких отступников клеймили повсюду, но кто заносил жегло на жрецов высшего посвящения? Пригвождал царственноравных? Не боялся споткнуться, быстро шагая к престолу первостояния?

Галуха снова мчался по лесу, а позади терялись голоса тех, кому он даже не попытался помочь…

Он проснулся оттого, что сани остановились. Нутро сперва сжала ледяная рука, но речи за пределами болочка звучали обыденные. Купец Калита, возчики, молодые работники… Ни железного лязга, ни тревожных криков. От сердца отлегло.

На Бердоватом бедовнике, на полпути между Выскирегом и Подхолмянкой, некому присматривать за дорогой. Поезда здесь идут почти без следа, по приметам, по вехам. «Что стоим? Заплутали?»

Галуха лежал на своём сундуке, укрытый толстыми шубами. Иным людям по сердцу странствия. В пути они принимают решения, приводят в порядок мысли, обретают слова. Галуха скитался побольше многих, но дорогу не полюбил. Тоска и безделье. А если раздумья, то тягостные. Навязчивые картины былого, всё никак не желающие поблёкнуть…

Галуха пошевелился, ощутил позыв телесной нужды.

Выбираться на мороз не хотелось. Однако лучше размять ноги сейчас, пока поезд стоит. Галуха завозился под шубами. Потянулся к привязанной полсти.

Бедовник лежал на порядочной высоте над старым берегом и Выскирегом, упрятанным в его недра. Чуть всхолмлённая, заснеженная равнина – сколько ни поворачивайся, не на что посмотреть. Лишь на западе угадывается крутой склон и за ним, очень далеко, – туманная полоска Кияна. Вот она, свобода! После Гайдияровой бутырки, после подземелий дворца – дыши полной грудью! Галуха втянул чистый морозный воздух, закашлялся. Сухая стужа сразу обожгла горло.

Над морским окоёмом росла тёмно-синяя туча, всосавшая, по всему, половину Кияна. Быть немалому снегопаду, а то и метели. Когда близилась непогода, разумные походники с Бердоватого убирались. Так отчего задержка?.. Галуха выглянул из-за болочка.

Впереди поезда виднелись брошенные, наполовину заметённые сани. Обозники во главе с Калитой собрались кругом. Изорванная рогожа, пустые, задранные оглобли… Что случилось? Поломка, которой не сумели исправить? Разбойный изгон?

До сего дня в здешних местах не озоровали. Калита вооружил своих парней, но на опасную дружину не раскошелился.

Без рукавиц пальцы стали быстро неметь. Галуха только подоткнул шубные полы, когда одна из обозных собак с лаем бросилась в сторону. Прыгнула в сугроб. Словно бы провалилась, барахтаясь… громко завизжала и смолкла.

Пёсий визг ещё отдавался в ушах, а Галуха уже понял: что-то сдвинулось. Как снежный обвал, как лёд, треснувший под ногами. Сразу несколько больших снежных горбов обратилось плетёными западнями. Из-под сыплющихся покрывал вскакивали дюжие молодцы. У всех в руках – луки, натянутые для боя.

Ловушка!

Походники живо обернулись, щетинясь железными перьями копий… Эх! Даже Галуха, едва смысливший в воинстве, понял, как мало толку с их обороны. За двадцать шагов рогатиной врага не испорешь. Стрелой – уметишь играючи. Копьё можно докинуть, но оно одно. А стрел в туле – десятка три. На всех хватит.

Засадчики стали смеяться. Копья сгрудившихся, одно за другим, обречённо понурились.

Калита заговорил первым:

– Вы, люди повольные, зла на нас не держите. Если кто на заповедную дорожку не знавши свернул, за обиду расплатимся, а кровь незачем проливать.

Галухе человеческий голос был как следопыту отпечатки в снегу. Купец люто досадовал, что не нанял дружину, стоявшую у Зелёного Ожерелья. Небось шатуны подорожные близко не подошли бы. Однако досадой, как бабьей слезой, упущенного не вернёшь. Смирись уж! Такова плата за купеческую удачу. Десять лет с товарами ездить, да не споткнуться!.. Деятельный торговец прикидывал, как с наименьшими тратами выйти из переделки. Торговаться и договариваться Калита умел. Галуха сглотнул, стал слушать дальше.

Один засадчик неспешно выдвинулся вперёд. Огромный, чуть хромающий белобрысый мужик, на плече оружие под стать телесной могуте: цепной двуручный кистень. Галуха понял, кого на них нанесло. Самого Телепеню. Преемника знаменитого Кудаша. Понял это и Калита.

– Милостивец… Всё забирай, батюшка, только кровью безвинной рук не марай…

Какое договариваться, спорить! Шутки кончились. Купец стоял в снегу на коленях, вымаливая хотя бы пощаду.

– И заберу, – пророкотал в ответ низкий голос. – Отдашь волей, возьмём охотой, не отдашь волей, возьмём неволей. А крови безвинной у меня на руках нету. И нынче не осквернюсь.

Голос вновь открыл замершему Галухе то, что утаивали слова. Возле разорённых саней ещё жили, дышали, надеялись уцелеть мертвецы.

Телепеня оставил Калиту, прошёлся, ловко переступая добротными лапками, кого-то выискивая. Остановился:

– Послушайте, люди торговые, что скажу. Мыслите небось, далековато Кудашонок от северной губы забежал? Не по чину занёсся у стольного Коряжина промышлять? А я вам вот как отвечу. О прошлом годе сговорил меня добрый человек письмишко в город доставить. Другу разве откажешь? Послал я ребятишек двоих…

Калита так и дёрнулся. Понял, про что шла речь. И участь свою понял.

– Думал я, пусть парнишечки бела света посмотрят, – продолжал Телепеня. – Дело справят, да позабавятся, да нам, заглушным, про городские дива расскажут. Дело-то они справили… – Ватаг снова прошёлся, встал перед ослабшим Калитой. – А как дошло до забав, у неопытных отроков девку-прелестницу увели. Мальчонки в обиду, на них всемером и руки вязать!