Барабаны осени. Книга 1. О, дерзкий новый мир! - Диана Гэблдон

Поначалу я не встревожилась, когда Джейми не вернулся вовремя. То есть я всегда беспокоилась, если он уходил надолго, но только в глубине души, даже втайне от самой себя. Но потом солнце начало опускаться все ниже и ниже, и тени на снегу стали темно-фиолетовыми, и я начала прислушиваться, все более и более напряженно, — когда же наконец раздадутся его шаги?

Я продолжала заниматься своими делами, но ежесекундно ждала, что вот-вот захрустит снег под его ногами, готовая вскочить и броситься ему навстречу, и сразу же приняться за работу, если он, например, принесет дикого индюка или еще что-нибудь съедобное, что нужно ощипывать или обдирать. Я накормила и напоила лошадей и мулов, то и дело поглядывая вверх, на гребень горы. Когда же дневной свет начал решительно угасать вокруг меня, ожидание превратилось в отчаянную надежду.

В доме становилось все холоднее, и я вышла наружу, чтобы принести дров. На самом-то деле был не вечер, было чуть больше четырех часов дня, подумала я, просто в горах темнеет раньше… и тени под высокими замерзшими кустами черники сгустились, как будто до ночи оставались считанные минуты. Впрочем, еще два часа — и наступит полная тьма.

Поленница дров была припорошена снегом, и то дерево, что лежало снаружи, отсырело. Но, забравшись на колоду, стоявшую рядом, я могла дотянуться до тех поленьев, что лежали уже под навесом сарая, — и, как всегда, я при этом боялась, что где-то там прячется змея или еще кто-нибудь, решивший, что наш дровяной сарай — самое подходящее для него убежище.

Я сначала постучала палкой по поленнице, потом всмотрелась в полутьму, а потом, чтобы окончательно успокоить себя, потыкала палкой в промежутки между обрубками стволов. Не услышав ни визга, ни шороха, ни каких-либо других звуков, которые мог бы издавать затаившийся враг, я уже более уверенно принялась нашаривать подходящие поленья. Толстый сосновый чурбак — это как раз то, что надо, он будет гореть долго и даст много тепла.

А мне очень хотелось, чтобы сегодня в доме было не просто тепло, а жарко; ведь после целого дня охоты на морозе Джейми наверняка и сам будет как ледышка.

Итак, сосновый чурбак для жара, и еще — три тонких обрезка ствола гикори, он не горит, а медленно тлеет… тем более, что я возьму ореховые поленья с наружной стороны, влажные. Да и вообще лучше натаскать всего побольше, и сложить пока у очага, пусть дрова просыхают, пока я заканчиваю готовить ужин; а уж потом, ложась спать, я положу поверх огня ореховые стволы, и они будут тлеть до самого утра.

Тени приобрели уже индиговый оттенок, стали черно-синими, наступили унылые зимние сумерки. Но небо над вершинами было еще темно-лавандовым там, где его не закрывали плотные облака… снежные облака. В воздухе ощущалась сырость; ночью температура воздуха упадет, и тогда повалит снег.

— Чертов мужик, — вслух выругалась я. — Какого черта ты там делаешь, лося выслеживаешь, что ли?

Мой голос прозвучал глухо и мрачно в сыром, прижавшемся к земле воздухе; но все равно мне стало немного легче. Если Джейми и впрямь добыл какого-то крупного зверя уже к вечеру, он вполне мог решить остаться рядом с тушей на ночь; разделывать большую тушу — дело утомительное и долгое, а мясо вряд ли пролежит в лесу долго, если его не охранять, — желающих поживиться тут хватает.

Мое овощное рагу все еще варилось, и дом был насквозь пропитан запахами лука и дикого чеснока; но мне совершенно не хотелось есть. Я передвинула котел в глубь очага — когда Джейми вернется, я снова сдвину его к огню, и все сразу закипит. Уголком глаза я заметила какую-то зеленую вспышку и повернулась, чтобы посмотреть. Это была крошечная зеленая саламандра, напуганная до полусмерти, — она выскочила из расщелины в чурбаке, куда спряталась на зиму.

Да, она была зеленая с черным, похожая на маленький драгоценный камень; я поспешила поймать ее, пока она с перепугу не прыгнула в огонь, и вынесла глупое существо из дома, причем саламандра панически вертелась и жутко щекотала мои ладони. Я сунула ее назад в дровяную кучу, в самый низ.

— Будь повнимательнее, — сказала я. — В следующий раз тебе может не так повезти.

Я постояла немного перед дверью, прежде чем вернуться в дом. Уже было темно, но я могла еще различить стволы деревьев, окружавших нашу поляну, меловые стволы платанов слабо вырисовывались на фоне нависшей над ними горы. Ни малейшего признака движения вокруг… но с темного неба уже начали медленно падать крупные ленивые снежинки, сразу таявшие на голом пятне земли перед нашим порогом.

Я заперла дверь, съела немного овощного супа, совершенно не чувствуя его вкуса, убавила огонь в очаге при помощи нескольких влажных ореховых поленьев, и улеглась в постель. В конце концов, он мог встретить какого-нибудь индейца из Аннэ Оока и задержаться из-за этого…

Аромат тлеющего орехового дерева расползся по комнате, клочки белого дыма плавали в очаге. Потолочные балки уже почернели от копоти, хотя огонь непрерывно горел всего около двух месяцев. Из досок изголовья кровати все еще понемногу сочилась смола, и ее крошечные капельки светились золотом, как мед, и пахли чисто и сильно. В косом свете на досках были заметны следы топора, и я вдруг очень ярко вспомнила, как Джейми сооружал для нас это ложе, как его широкая спина блестела от пота, как он взмахивал топором, снова и снова, с ритмичностью часового маятника, и лезвие топора отсвечивало металлической синевой, проходя в паре дюймов от ступни Джейми, когда он снимал кору с очередного обрубка ствола…

Но ведь это же чертовски легко — промахнуться, без устали работая топором или большим тесаком. Джейми мог начать рубить деревца, чтобы разжечь костер, и пораниться… мог угодить себе по руке или ноге. Мое воображение, всегда готовое создать самую кошмарную картину, тут же услужливо изобразило передо мной отчетливое видение чудовищного артериального кровотечения… фонтан алой крови, бьющий из лежащего в снегу недвижного тела…

Я перевернулась с боку на бок. Джейми не мальчик, он умеет жить в лесу. Он семь лет провел в пещере, черт побери!

Но это было в Шотландии, тут же язвительно напомнил мне внутренний голос. Там, где самый страшный из хищников, — лесной кот, ростом с домашнюю кошку. Где самое страшное, что грозит человеку, — это английские солдаты.

— Чушь все это! — сказала я вслух и повернулась на спину. — Он взрослый мужчина, и он вооружен до зубов, и он прекрасно знает, что делать, если начнется снегопад!

Да, но что именно он будет делать? Наверное, поищет какое-нибудь убежище, или сам его соорудит. Я вспомнила примитивный шалаш, который Джейми соорудил для нас, когда мы только еще начали устраиваться на этом склоне, и мне стало чуть спокойнее. Если он не поранился, то уж точно не замерзнет насмерть.

А если все-таки поранился? Или его кто-то ранил? Медведи, конечно, должны уже завалиться спать, но волки-то и зимой рыщут по лесам, и эти чертовы горные рыси… Я вспомнила того гигантского кота, с которым встретилась у ручья, и вздрогнула, хотя мне и было тепло в пуховой постели.

Я перевернулась на живот, меня охватил озноб. Да, в доме было тепло, а под одеялом еще теплее, но руки и ноги у меня просто заледенели. Мне ужасно не хватало Джейми, это было некое утробное чувство, не имеющее никакого отношения к рассудку. Остаться с Джейми наедине — это всегда было для меня счастьем, приключением, я растворялась в блаженстве… Остаться одной, без него, — это было… это было настоящее одиночество.