Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл

прекрасен в своем воплощении образа». Много лет спустя Мясин вынужден был признать: «Хотя я и отождествлял себя с Петрушкой, я вскоре понял, что эта роль, конечно, более подходит Нижинскому». Музыкальные критики заметили, что возвращение Нижинского в этот балет вызвало изменения в образе действия, ритмике и «оттенках оркестрового сопровождения».

Вечернее представление «Тамары» было дано в одной программе с нью-йоркской премьерой «Клеопатры», в обоих балетах участвовали Реваль и Больм. Два дня спустя Нижинский танцевал в «Карнавале», в котором Чекетти (в ту пору уже 66-летний) заменил в роли Пьеро заболевшего Больма, и в «Сильфидах», где, как писал «Музыкальный курьер», «его исполнение носило некий оттенок женственности, что не понравилось многим зрителям». На следующей неделе Лидия Соколова исполнила партии Брониславы Нижинской в «Карнавале» и «Нарциссе». (В Америке «Нарцисс» показали только два раза.) Субботним вечером 15 апреля Нижинский танцевал в «Зачарованной принцессе» и «Шехеразаде». Мясин так описал «несравненный» танец Нижинского в «Принцессе»: «Изображая трепетание птичьих крыльев, он взмахивал руками с такой поразительной быстротой, что они казались точь-в-точь пульсирующими движениями колибри. Позднее я понял, что он делал это, удваивая темп движения запястий». В рецензии на выступление Нижинского в «Шехеразаде» один критик дал волю своим расовым чувствам: «Негр-любовник султанши отвратителен, но он (Нижинский. — Р. Б.) несколько смягчает его непривлекательность. Приходится подавлять в себе порыв вспрыгнуть на сцену и уничтожить его».

Лидия Соколова считала, что танец Нижинского стал хуже. Григорьев писал, что танец постепенно улучшался. Но Карл ван Вехтен, имевший некоторые опасения перед первым появлением Нижинского, утверждал: «…было очевидно, что он владеет всеми своими возможностями; нет, более — что он прибавил утонченности и блеску своему стилю. Я назвал его танец совершенством, исчезающим с годами, потому что таковое пока недостижимо его ближайшими конкурентами; теперь он превзошел самого себя». О «Призраке розы», в котором, по его убеждению, лучше всего проявилась гениальность Нижинского, он писал:

«Его танец достигает совершенства такой плавной линией, без разрыва между позами и жестами, которая недостижима для всех новичков и почти для всех других виртуозов. После особенно трудного прыжка или взмаха ногами или руками это — чудо, наблюдать, как, без малейшей паузы для достижения равновесия, он ритмически соскальзывает в следующий жест. Его танец обладает текучестью музыки, уравновешенностью великой живописи, значительностью большой литературы и эмоциональностью, присущей всем этим видам искусства… Дело не только в гипнотических свойствах образа, чего большинству других танцоров недостает, но также и в точной координации мышц. Понаблюдайте за Гавриловым в этой роли, где он хорошо имитирует общий стиль Нижинского, и вы увидите, что он не в состоянии поддерживать эту ритмическую непрерывность».

Выступление Нижинского в «Шехеразаде» навело ван Вехтена на размышление об «экзотическом эротизме, выраженном в таком высоком стиле, что его очевидность кажется невероятной на нашей пуританской сцене», но, так или иначе, предшествующие протесты были забыты, когда «это странное, возбуждающее любопытство обезьяноподобное создание, с качающейся головой, которое едва ли можно назвать человеком, передвигалось в пространстве, оставляя за собой длинный шлейф вожделения и ужаса. Нижинский в роли Негра-раба никогда не прикасался к Султанше, но его тонкие и чувствительные пальцы дрожали от близости ее плоти, раз или два вопросительно цепляясь за свисающую кисть. Смертельная агония Раба, пронзенного копьями людей Султана, могла бы выглядеть отвратительной и ужасной. Вместо этого Нижинский быстро переносил взгляд вверх со своих слабеющих ног, в то время как они краткое мгновение балансировали высоко в воздухе, а затем только падал по инерции, так блестяще двигаясь, что эстетический эффект успешно преодолевал чувство отвращения, которое могло бы возникнуть. Это было действие, это была характерность, настолько полно соединенные с ритмом, что результатом стала совершенная целостность, а не сочетание нескольких намерений, так часто являющееся итогом работы актера-танцора».

В продолжение сезона в «Метрополитен-опера» Вацлав и Ромола вели довольно напряженную светскую жизнь, а Нижинский еще и танцевал — в черно-золотом «костюме Гондольера Карпаччо» — на особом благотворительном представлении «tableaux vivants»[348] итальянских мастеров, организованном в помощь Венеции от затопления. Светские дамы растащили почти все его нижнее белье на сувениры. Эту акцию организовала миссис Вандербилт. Вацлава принимали во всех знаменитых американских семьях. Отношения с Дягилевым теперь были чисто формальными, а разногласия участились. Ромола пребывала в убеждении, что Дягилев поглощен идеей уничтожить ее мужа, сообщая каждому, что Нижинский набрал вес и сделался раздражительным. Он также не проявил интереса к планам Нижинского относительно «Тиля Уленшпигеля» и «Мефисто-вальса» — отчасти, без сомнения, потому, что они были созданы без его непосредственного участия, а отчасти и потому, что все его надежды отныне возлагались на Мясина. Дальнейший разлад возник по поводу «Послеполуденного отдыха фавна», в котором Мясин танцевал так, как его научили Григорьев и другие. Это отличалось от хореографии Нижинского, и Вацлав предложил провести репетицию балета. Он также хотел заменить Чернышеву на Реваль в роли Главной нимфы. Дягилев не принял во внимание ни одно из этих предложений, и Нижинский потребовал от него отменить спектакли, поставленные в афишу заключительной недели ангажемента, когда Нью-Йорк имел бы возможность впервые увидеть Нижинского в балете собственного сочинения. В последний день сезона, в субботу 29 апреля, Нижинский танцевал днем в «Призраке розы», а вечером в «Зачарованной принцессе» и «Шехеразаде». Дягилев поблагодарил за работу специально подобранный оркестр из восьмидесяти музыкантов, вручив восьмифутовый венок из цветов; затем оркестр был распущен.

Дягилев жаждал организовать второе турне по Америке, так как многие европейские страны находились в состоянии войны и закрыли границы. Он сообщил в газетах, что ему очень понравилось в Америке и что он удивляется, почему раньше не побывал здесь, а также высоко оценил американскую публику. Отто Каи хотел устроить гастроли по всей стране, и, по воспоминаниям Ромолы, «даже если бы не было всех „звезд“, это не имело для него значения, так как он хотел просветить американскую публику». Фактически он пытался войти в светское общество. Каи решил, что труппу возглавит Нижинский, желая оградить следующие гастроли от затруднений, вызванных непрерывными распрями между Дягилевым и Нижинским. Он убедил Нижинского, что в присутствии Дягилева нет необходимости, и предложил ему стать артистическим директором. Труппа, таким образом, арендовалась на период турне у Дягилева при условии, что в течение этого времени он не вернется в Соединенные Штаты. «Все, кроме Кана, Нижинского и Ромолы, — писала Соколова, — понимали, что это — безумие», но Дягилеву пришлось согласиться. Он принял приглашение от короля Испании на гастроли Русского балета в театре «Реал» в Мадриде и, находясь в Испании,