Книга о русских людях - Максим Горький

И — с чем мы будем жить, израсходовав свой лучший мозг?

XXIV

На словах — все согласны, что российское государство трещит по всем швам и разваливается, как старая баржа в половодье.

Никто как будто не спорит против необходимости культурного строительства. И, вероятно, никто не станет возражать против того, что для всех нас обязательно крайне осторожное отношение к человеку, очень внимательное к факту. Мы никогда еще не нуждались столь жестоко в точных и мужественно-правдивых оценках явлений жизни, возмущенной до последней глубины, — явлениях, которые грозят всем нам в стране нашей бесконечной китайской разрухой.

Но никогда еще наши оценки, умозаключения, прожекты не отличались столь печальной поспешностью, как в эти трагические дни.

Я, конечно, вполне согласен с ироническими словами Вл. Каренина, автора превосходнейшей книги о Жорж Занд[46]: «Политики — консерваторы или либералы — люди, убежденные в своем знании истины и в праве преследования других за заблуждения…»; я прибавил бы только — в интересах справедливости — к либералам и консерваторам радикалов-революционеров и прозелитов социализма.

«Борьба за власть» — неизбежна, однако над чем же будут «властвовать» победители, когда вокруг них останутся только гнилушки и головни?

Увлечение политикой как бы совершенно исключает здравый интерес к делу культуры — едва ли это полезно для больной страны и ее жителей, в головах большинства которых «черт палкой помешал». Я позволю себе указать на такой факт: «Свободная ассоциация для развития и распространения положительных наук»[47] вызывает в демократических массах чрезвычайно внимательное отношение к ее задачам.

Вот, напр., «обозные солдаты» Нижегородского драгунского полка, посылая свою лепту в фонд «Научного института», пишут, что «Ассоциация — великое национальное дело». Союз служащих Полтавы называет Институт «всенародным делом» и т. д. Можно привести десятки отзывов солдат, рабочих, крестьян, и все эти отзывы свидетельствуют о жажде просвещения, о глубоком понимании немедленности культурного строительства.

Иначе относится к этому делу столичная пресса: когда Ассоциация послала воззвания о целях и нуждах своих в главнейшие газеты Петрограда, — ни одна из этих газет, кроме «Новой жизни», не напечатала воззвания. Организуется «Дом-музей памяти борцов за свободу»[48], нечто подобное институту социальных наук и гражданского воспитания, — только одна «Речь» посвятила этому делу несколько сочувственных строк.

Устраивается «Лига социального воспитания»[49], в задачи ее входит и забота о дошкольном воспитании детей улицы, — и это лучший способ борьбы с хулиганством, это даст возможность посеять в душе ребенка зерна гражданственности.

«Свободное слово» столичной прессы молчит по этому поводу. Молчит оно и о «Внепартийном Союзе молодежи», объединяющем уже тысячи подростков и юношей, в возрасте от 13 до 20 лет. В провинции развивается культурное строительство, — не преувеличивая, можно сказать, что в десятках сел и уездных городов организуются «Народные дома»[50], наблюдается живейшее стремление к науке, знанию.

Столичная печать молчит об этом спасительном явлении, она занимается тем, что с какой-то странной, бесстрастной яростью пугает обывателя анархией — и тем усиливает ее.

Газеты Петрограда вызывают впечатление бестолкового «страшного суда», в котором все участвующие — судьи и, в то же время, все они — беспощадно обвиняемые.

Если верить влиятельным газетам нашим, то необходимо признать, что на «святой Руси» совершенно нет честных и умных людей. Если согласиться с показаниями журналистов, то революция — величайшее несчастие наше, она и развратила всех нас, и свела с ума. Это было бы страшно, если б не было глупо, не вызывалось «запальчивостью и раздражением». Говорят: на улице установилось отвратительно грубое отношение к человеку. Нет, это неверно!

На ночных митингах улицы пламенно обсуждаются самые острые вопросы момента, но почти не слышно личных оскорблений, резких слов, ругательств.

В газетах — хуже.

«Подлецы», — пишет «Биржевка» по адресу каких-то людей, несогласных с нею. Слова «вор», «мошенник», «дурак» стали вполне цензурными словами; слово «предатель» раздается столь же часто, как в трактирах старого времени раздавался возглас «человек!»

Эта разнузданность, это языкоблудие внушает грустное и тревожное сомнение в искренности газетных воплей о гибели культуры, о необходимости спасать ее. Это не крики сердца, а возгласы тактики. Но, между тем, культура действительно в опасности, и эту опасность надо искренно почувствовать, с нею необходимо мужественно бороться.

Способны ли мы на это?

_____

Кстати: вот одна из иллюстраций отношения прессы к фактам. В один и тот же день в двух газетах рассказали.

Одна:

«В воскресенье вечером на Богословском кладбище казачий хорунжий Федоров шашкой изрубил на могиле анархиста Ленина футляр с венком и несколько знамен. Находившиеся на кладбище милиционеры 3-го Выборгского подрайона задержали хорунжего и препроводили в комиссариат, где и был составлен протокол о нарушении Федоровым порядка в общественном месте. Спустя час в комиссариат явилась группа анархистов в количестве человек 15, которая и предъявила требование выдать им задержанного. Комиссар отказал анархистам в выдаче и препроводил Федорова к военному коменданту Полюстровского подрайона, откуда под охраной казачьего разъезда хорунжий был доставлен домой».

Другая:

«Как сообщают, при похоронах убитого на даче Дурново «анархиста» Ленина произошел инцидент, едва не разрешившийся кровавым столкновением.