Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

В ответном взгляде Сергия не было попытки скрыть боль, которую он испытывал. Он лишь пытался сдержать свои чувства. Ему, чуждому всякого притворства, нужно было одно — время подумать. И надо сказать, он не мог бы выбрать иной тактики, которая столь сильно озадачила бы Демида, которому не терпелось сделать следующий ход.

— Теперь ты знаешь, почему я отказался преломить с тобой корочку, — обратился Демид к отцу. — Я должен пойти и попытаться посодействовать изобличению этого злодейства. Награды велики, — он беззастенчиво улыбнулся, — и я не отказался бы по крайней мере от одной из них — от первой, ибо я видел эту девушку по имени Лаэль. Она меня заинтересовала, даже превратилась в определенную опасность. Был случай, — он помолчал и бросил взгляд на Сергия, — когда я даже предпринял попытку с ней познакомиться, но безуспешно. Индийский князь прав, она отличается пригожестью. Надеюсь, ты дашь мне свое дозволение принять участие в поисках.

— Ступай, и да ускорит Господь шаг твой, — отозвался игумен.

— Благодарствуй. Но есть еще одна просьба.

Он обернулся к русскому:

— Сергий высок ростом и, если ряса не искажает правды, могуч телом, а нам, помимо силы духа, может понадобиться и физическая сила, ибо кто ведает, куда может завести такая игра, с кем или с чем нам придется иметь дело? Прошу дать ему дозволение отправиться со мной.

— Более того, — ответил игумен, — я настаиваю на этом.

Сергий ответил безыскусно:

— Не сейчас. На меня наложено покаяние, должен сегодня в третьем часу читать часослов. Закончив, я с радостью пойду.

— Я огорчен, — ответил Демид. — Однако мне нужно спешить.

Поцеловав руку игумена, он удалился, после чего, поспешно покончив с трапезой, Сергий сложил несколько предметов, необходимых для отправления службы, на поднос и взял было его, но, остановившись, проговорил:

— После службы, святой отец, если будет на то ваше согласие, я приму участие в поисках.

— Даю свое согласие.

— Они могут занять несколько дней.

— Распоряжайся собой как потребуется. Это дело благое.

Святой отец протянул руку, Сергий уважительно приложился к ней и вышел.

Если молодой монах не слишком твердо придерживался всех священных установлений, предписанных с незапамятных времен для службы третьего часа, он, вне всякого сомнения, был прощен в высшем суде, перед которым предстоял, ибо никогда и ни от чего еще не испытывал такого потрясения, как от объявления князя. Ему удалось сохранить самообладание на глазах Демида. Говоря на языке той эпохи, некий святой покровитель тайно посоветовал ему остерегаться грека, и, памятуя об этом, Сергий не сплоховал по ходу разговора, но, едва он вышел из покоев игумена, его сразила мысль о страшной судьбе Лаэль. Он поспешил к себе в келью, дабы собраться с мыслями, но его будто преследовал зовущий его голос, — казалось, это ее голос, пронзительный, исполненный страха. Чуть позднее он начал откликаться: «Я слышу, но где ты?» Волнение его все нарастало, пока колокол не призвал его в часовню, — звук этот обрадовал его, ибо означал конец одиночества. Наверняка ее голос затеряется среди зычных ответов братии. Этого не произошло. Он звучал даже отчетливее. Дабы отмежеваться от него, Сергий попросил стоявшего рядом пожилого брата одолжить ему свой триптих. Однако в кои-то веки скорбная фигура Христа на центральной пластине не возымела никакого действия, как бы тесно ни прижимал ее Сергий к груди; хуже того, лицо мученика приняло ее черты, так что послушнику стало хуже прежнего, ибо к ее скорбным призывам добавился страдающий лик.

Наконец служба окончилась. Сергий помчался в келью, сменил черную рясу на грубое серое одеяние, в котором явился из Белозерья. Сложив наметку и аккуратно засунув ее под клобук, он двинулся в путь — такой же охотник, как и множество других; вот только, как мы скоро увидим, он оказался выносливее многих, а кроме того, он владел бесценной тайной.

На улицах повсюду судачили про награду, то и дело звучал вопрос: ее уже нашли? Жители города, включая женщин и детей, высыпали из домов. Они толпились на всех углах, и читателю, который хотя бы раз слышал пылкие препирательства греков, легко будет себе вообразить, в каком тоне там велись разговоры. Сергий, впрочем, шел своим путем, не обращая внимания на замечания, которые вызывали слоновьи уши его чужеземного капюшона, его высокий рост и затрудненный шаг.

Если бы кто остановил его и спросил: куда ты направляешься? — он вряд ли ответил бы на этот вопрос. Никакого плана у него не было, его направляла не столько определенная цель, сколько сердечная боль — он, точно сомнамбула, брел сквозь свет, явивший ему откровение, ибо Сергий понял, что любит пропавшую девушку, — понял это не по вещам прошлым, таким как воспоминания о ее душевной прелести и красоте, но по ощущению утраты, по внутренней агонии, по свирепому желанию выследить похитителя, по кровожадным позывам, каковых он еще никогда не испытывал. Он брел — и это было лучшим ответом взывавшему к нему голосу, ибо он означал: я иду.

Он миновал Ипподром, опередив всех, потом — двор Святой Софии, после этого прошел по террасам сада — ах, сколько могла бы ему поведать об увиденном одна купа деревьев! — потом по широкой лестнице на променад и по нему до порта Святого Юлиана, не замешкавшись ни на миг, пока не оказался на скамье возле угла стены, с которой подслушал историю Демида об эпидемии злодеяний.

Он даже и не думал про эту скамью, когда пустился в путь из монастыря; не думал он про нее и по дороге, не думал о зловещей истории, которую здесь подслушал; по странному наитию он сел туда же, где сидел раньше, опустил руку на край парапета и закрыл глаза. Странное дело — тот разговор прозвучал у него в голове почти слово в слово. Что еще более странно, теперь многое из того, что он тогда не понял, показалось очень важным; вслушиваясь, он истолковывал, и мятущийся дух его успокоился.

Примерно за час до полудня Сергий поднялся со скамьи, будто бы освеженный сном, — спокойный, рассудительный, полный сил. За это время он из отрока превратился в мужчину, способного к здравым мирским рассуждениям, — это немало встревожило бы отца Иллариона. Иными словами, теперь он видел мир таким, как есть: например, что в нем сосуществуют добро и зло и второе является столь же неотъемлемой частью замысла Творца, сколь и первое, что религия способна лишь регулировать и реформировать, что в последний день праведникам предстоит схватка с грешниками — говоря коротко, что Демид выполняет предписанную ему его природой и способностями роль, тогда как почтенный игумен, его отец, в меру слабых сил пытается делать противоположное. Но и это еще было не все. Новые представления, которые Сергий усвоил, облегчали размышления о природе зла. Второй раз выслушав историю эпидемии злодеяний, он, как ему представлялось, понял, что случилось с Лаэль. Он вспомнил, что, пересказывая этот исторический эпизод, Демид пытался убедить своего несогласного друга в том, как просто будет похитить и погубить девушку. Это указывало на место, где ее прячут: на Императорскую цистерну.