Краткая история семи убийств - Марлон Джеймс

А затем в позапрошлый четверг один из моих людей, который только что вышел из «Рикерса», спросил, знаю ли я такого Тристана Филипса, который, по его словам, знает всё обо мне. Я уточнил: «Ты, наверное, хочешь сказать, не знаю, а знал?» А он мне отвечает: «Нет, Джоси, тот братан отсиживает в “Рикерсе”; второй годок мотает из пяти, полученных за вооруженный грабеж. Сидел в “Аттике”, а затем перевели в “Рикерс”. Он сейчас влился в “Иерархию донов”. Если хочешь, могу отправить весточку, чтобы его там чикнули». Я тогда сказал: «Да не надо, пускай живет». А сам в пятницу звоню Ревуну:

– Знаешь, с кем я нынче пересекся? С Тристановым знакомцем. Приходил в ЛПЯ за деньгами, жаловался, что кореш твой совсем от рук отбился, денег на ребенка не дает… Ну, что скажешь? Забавно? – спрашиваю я.

– Да, прикольно, – отвечает он в замешательстве.

И вот я собираю спортивную сумку, чтобы лететь в Нью-Йорк. Надолго отлучаться не планирую. Юби там уже все подготовил. Случайно глянув, замечаю моего старшего: стоит в дверях и смотрит, в школьной форме.

– Па, ты откуда, бомбоклат, вернулся? Ты там не вмазанный маненько?

– А ты чего маячишь надо мной сторожем? Отправляйся-ка в школу, юноша.

– Да ну ее нах.

– Что? Я похож на родителя, который позволяет своему отпрыску выражаться в своем присутствии?

– Да брось ты, па.

– Хорошо. А ты брось кривить рожу и ступай-ка в школу. Думаешь, мужская школа Уолмера дается за бесплатно?

– Нас учат, что образование должно быть всеобщим и бесплатным, так что…

– Ну-ну, поучи меня. А за прекословье тебя пестиком по голове. Отойди-ка лучше с дороги и марш в школу, пока там ворота не заперли.

– Па, ну откуда мне знать, что…

– Знать что? У нас речь сейчас, кажется, об образовании. И я думал, ты уходишь в школу; так почему я все еще вижу здесь твою постную физиономию? Ты мне с каждым днем все больше напоминаешь твою, бомбоклат, матушку.

Я улыбаюсь, чтобы он не чувствовал с моей стороны угрозы. Но ему уже шестнадцать, а я по себе помню, как в этом беспутном возрасте начинает играть кровь. Внутри голод, который все растет, и его ничем не унять. Все это так знакомо. Чувствуется, что мы дурачимся, но во всем этом сквозит и некая угроза. Мне отчасти нравится то, как этот засранец ерепенится, выпячивает грудь.

– Смотри у меня, – говорю я шутливо, когда он поворачивается уходить.

Сын лишь один раз кивает и удаляется, поправляя на спине синий ранец. Еще год, от силы два, и управы на этого парня у меня уже не будет.

Не гони давай. Что, «Двое друзей» в семьдесят седьмом году не существовал? Открылся только в семьдесят девятом? Тогда в каком клубе я нарвался на Дубленую Кожу – в «Вертушке», что ль?.. Нет, солнце, представить не могу, чтобы это была «Вертушка», – туда ведь даже премьер-министр захаживал. Смычка людей из высших сфер со средними слоями – связь культур, хождение в народ, всякое такое… Ты уверен? С чего ты так уверен? Для человека, который говорит, что на Ямайке не был с семьдесят восьмого года, ты о семьдесят девятом знаешь до хрена. Ты вот мне говоришь, что пишешь книгу о Певце, но какое отношение она имеет к самому Певцу? Он же в мир иной ушел в восемьдесят первом, так? Ну, а ты до этого дня где скрывался – в заднице, что ли? Или я, по-твоему, родился из-под коровы? Или ты пишешь историю о привидениях? Типа, как даппи Певца разгуливает по Роуз-холл? Ты сам-то подумай: если ты в самом деле пишешь про Певца, то за каким хреном ты ведешь разговор со мной? Ты меня, блин, что, за идиота держишь? А, Пирс?

Да не извиняйся ты, что транжиришь мое время, – садись, какого хера. Вот гляжу на тебя и читаю по глазам: еще один мелкий вопрос, и ты на всех своих жопных парах вылетишь из этой комнаты. Единственно значимое дело, которое ты сделаешь за весь день. Глянь-ка, как у тебя физиономия покраснела – прямо как подсвинок, что подавился… Да садись ты, садись, Александр Пирс. Ладно, давай так: ты не говоришь, зачем тебе нужно знать о замирении, о Джоси Уэйлсе, Папе Ло и Шотта Шерифе, а я не скажу, как я это все в тебе раскусил. Годится? По рукам?

У Совета за мир был даже офис. Его обустроил Певец на первом этаже своего дома, вход сзади. Мы с ним ладили так, что люди думали, будто мы с ним братья. В каком-то смысле мы ими и были. Реально. Оба из гетто в Джемдауне. Мало кто знает, но я и в музыке когда-то тоже продвинулся. Раз с ребятами играли в доме самого премьер-министра – точнее, бывшего; правда, не у премьера, а у его отца. Я и рос вместе с лучшим другом Певца. Дураком я себя сроду не считал, но, как видно, Певец оказался-таки поумней. Не знаю. То ли кто-то так устроен внутри, или же в гетто заведено, что если тебя не уничтожает другой человек, то ты непременно уничтожаешь сам себя. В гетто каждый рождается с этим, только Певец каким-то образом этого избег, излечился. Есть у меня одна фотография, где мы с ним двое: оба для гетто чересчур умные, но только один реально оттуда выбрался. А вот другие даже при уме роковым образом обречены на то, чтобы в нем сгинуть.

И вот Певец выделяет мне комнату под офис Совета за мир. Я все еще прикидывал, чем заниматься, но первым делом надо было собрать до конца деньги за концерт мира. Как-то днем Папа Ло подослал к нам в дом Джоси Уэйлса, чтобы тот скинул деньги за проданные на западные сектора билеты. Певец стоял возле входа, как раз после игры в футбол. Джоси Уэйлс припарковал свой белый «Датсун», вылез из него и прошел мимо, а Певец при этом на него посмотрел, а затем глянул через окно офиса прямиком на меня. Скажу тебе, брат, если б глаза у него были реально как те лучи у парня из «Людей Икс»[232], от меня не осталось бы и следа, равно как и от всего дома.

А когда Уэйлс ушел, Певец резким шагом зашел в офис. «Кто это был?» – спросил он еще до того, как я спросил, в чем дело. Я сказал, что это Джоси Уэйлс, общественный активист из Копенгагена, типа зам Папы Ло. Надо сказать, что за то недолгое время я уже узнал Певца очень хорошо и видел, как он раз или два выходил из себя. Но я никогда еще не видел его в такой ярости – его буквально трясло, и пару минут он даже ничего не мог выговорить. А я сижу и смотрю, как Певец от ярости задыхается, а затем не сразу выговаривает:

– Тристан, этого человека я знаю. Он был здесь, был именно той ночью, когда в меня стреляли. Знаешь, почему я сразу понял, что это замирение не будет долговечным? Как раз из-за той ночи.

И вот я лечу в Канаду на разговор с кое-какими организациями, все насчет Совета о мире, а еще чтобы встретиться с одним из братьев в Торонто. Он рассказывает мне все насчет того концерта, да так ярко, что я говорю: «Брат, ты как будто там побывал». А он и говорит: «Так я ж все видел. Его от и до по ТВ показывали, на канале культурных событий». Я удивился, откуда в Канаде видели концерт, когда со мной никто даже не заикался о покупке прав. И тут в разговоре всплывает какая-то «Копенгаген-сити промоушнз», продающая материал телестанциям в Торонто, Лондоне и Миссиссоге. Я, понятно, звоню Папе Ло и спрашиваю: «Брат, что за чертовщина?» Он говорит, что насчет материала ничего не знает, так как все время занимался только Миком Джаггером. Но как кто-то мог окрестить свою фирму «Копенгагеном», если он сам не оттуда? Папа рассудил: «Может, она из настоящего Копенгагена, который за границей». Ага, а у меня на лбу выведено, что я идиот… Я уж не стал говорить ему, что никаких белых на съемках концерта не было и, похоже, мы оба знаем, кто за этим стоял. Тогда он говорит: «Наверное, это Шотта Шериф». Я рассмеялся, а перед тем, как повесить трубку, сказал: «Натяни поводок у Джоси Уэйлса, иначе мне придется это сделать за тебя». Дальше мне позвонили из Нью-Йорка с радио и пригласили в качестве гостя к себе на передачу. Тогда я сказал Папе Ло, что меняю свой маршрут из Торонто на Нью-Йорк, в аэропорт Кеннеди. Но как только вешаю трубку, то передумываю и решаю вместо этого лететь в Майами. Там тьма ямайцев, которые о Совете замирения еще ничего не слышали, а интервью на радио можно дать и по телефону.