Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

— Мама!

Давид спрыгнул с кресла и бросился к ней.

— Мама, ты очнулась!

— Давид, осторожнее с мамой!

Ребенок застыл на месте, услышав повелительный голос отца. Несколько секунд в палате стояла тишина, нарушаемая лишь шорохом приборов, тонкими шлангами соединенных с телом Одри. Она смотрела на враждебное лицо бывшего мужа, видела его явную неприязнь, обращенную к сыну… и внезапно резкая вспышка памяти буквально вытолкнула ее в реальность: Лавилль-Сен-Жур… Николя Ле Гаррек… похищение ее сына… лицей «Сент-Экзюпери»… презрительная гримаса Клеанс Рошфор… резкая боль в спине… провал в кошмар. Она была ошеломлена захлестнувшей ее волной эмоций, ужасом ситуации и своей неспособностью к нормальному восприятию: она даже не могла еще ясно видеть, не могла как следует все обдумать…

Давид приблизился к ней, и Одри ощутила неодолимое желание стиснуть его в объятиях и зарыдать от счастья и облегчения. По ее телу пробежала радостная дрожь: несмотря на присутствие Жоса, внушавшее ей ужас, она была безумно счастлива от встречи с сыном.

— Мам, с тобой все в порядке? Ты очнулась? Я так испугался, ты не представляешь!..

Он осторожно поцеловал ее в щеку. Одри хотела пошевелиться, но тут внезапно осознала, что от сгиба руки тянется какая-то трубочка, ощутила слабое электрическое покалывание и какое-то напряжение в пояснице, — хотя мир вокруг по-прежнему был зыбким, а дневной свет — ослепляющим.

— Давид, ты не мог бы позвать медсестру?

Одри вздрогнула — она чуть не закричала сыну, чтобы тот ни в коем случае не оставался наедине с отцом, но слова замерли у нее в горле. Мысли у нее все еще путались, но она понимала, что сейчас не подвергается никакому риску: Жос ничего не сделает после того, как отправил Давида за медсестрой, чтобы мальчик сообщил, что его мать пришла в себя. Вероятно, она пробыла без сознания довольно долго — и Жос, судя по всему, постоянно находился в палате, чтобы быть рядом, когда она очнется.

Давид обернулся к отцу, немного удивленный таким «взрослым» поручением и заметно разочарованный, что приходится уходить от матери.

— Тебе нужно разыскать Жаклин, — настойчиво продолжал Жос, — это такая высокая белокурая дама, которая приходила делать маме укол десять минут назад…

Мальчик нехотя направился к двери. Открыв ее, он обернулся: у Давида был немного подозрительный вид — он, видимо, тоже догадывался, что что-то не так. Наконец он вышел и сообщил полицейскому, охранявшему вход в палату, что «маме гораздо лучше» и что это «просто супер».

В комнате, наполненной слабым запахом спирта, вновь наступила тишина. Одри слегка кашлянула и тут же почувствовала головокружение. Перед глазами у нее все поплыло. Потом вернулось на свои места.

— Тебе повезло, — подал голос Жос.

Она попыталась сглотнуть — в горле как будто стоял плотный шерстяной ком. Боль в пояснице стала сильнее.

— Очень повезло, — повторил Жос. — Ты могла умереть. Ты должна была умереть, — поправился он. — Никто не стал бы вызывать полицию, если бы у тебя оставался хоть крошечный шанс выжить.

Одри закрыла глаза. Ее бывший муж, человек, которого она некогда любила больше всех на свете, — он действительно произнес эти слова? Он сам пытался ее убить?.. Она не знала. Она даже толком не знала, что именно с ней произошло.

— Врач сказал, что ты чудом выжила. И тем большее чудо — что твоя кома продолжалась всего три дня. Так что, пользуясь случаем, сообщаю: твоя операция прошла успешно. Позвоночник не задет, поясница со временем придет в нормальное состояние. Переливание крови тебя спасло. Мозг тоже в порядке. Те пять минут, в течение которых тебя полагали мертвой, не принесли никаких осложнений. Это хорошие новости.

В пояснице разливалась горячая, пульсирующая боль. Но это было ничто по сравнению с отчаянием, которое Одри сейчас испытывала.

Жос встал с кресла, и она вздрогнула. Он приблизился к ее кровати — прямой, словно статуя. В его волосах как будто стало больше седины, возле глаз и губ пролегли новые морщины. Но лицо по-прежнему было твердым и непреклонным. Эта твердость, принятая ею за надежность, некогда и привела ее в объятия Жоса.

— Ты ничего никому не скажешь, Одри, — произнес он, садясь у ее кровати. — Ни единого слова. Во всяком случае, ни слова, кроме тех, что ты предварительно со мной отрепетируешь. Начиная с того, кто в тебя стрелял… Это была Клеанс Рошфор, и это произошло в ходе вашей ссоры из-за Антуана или Ле Гаррека: в конце концов, ты была любовницей обоих, что является для нее неким смягчающим обстоятельством. Об остальном — ни слова. Ты ни о чем не знаешь. И конечно же, ни одного упоминания о Давиде. Так же как и обо мне.

Одри уже собиралась заговорить, запротестовать, потребовать у него объяснений, но слова застряли в пересохшем горле. Язык отказывался ей повиноваться.

— Ты ничего не скажешь, потому что только при этом условии ты сможешь по-прежнему встречаться с Давидом. И оберегать его. Это единственное условие, при котором он останется в живых. Ты понимаешь?

Одри закрыла глаза. Да, она понимала. Жизнь ее сына в обмен на молчание. Шантаж был отвратителен, но она согласилась бы на любые условия.

— Нас много, Одри. И мы обладаем властью. Ничего еще не кончилось… все только начинается. Если ты начнешь действовать против меня, твоя жизнь станет адом. Сейчас твой сын вне опасности. Выбор за тобой. Знай, что, даже если тебе удастся доказать мою причастность к этому делу, они тебя найдут. Куда бы ты ни скрылась.

В ее мозгу теснилось множество вопросов: где Ле Гаррек? что с ним стало? жив ли он? что с Бастианом Моро? как я смогу не запутаться в показаниях, если буду лгать? что именно я должна буду сказать полиции?

Боже, как ей не хватало присутствия Николя! Его теплоты… его взгляда, сумрачного и нежного одновременно… и постоянно возникающего в его присутствии ощущения, что им на роду было написано принадлежать друг другу, что сама судьба их связала…

Словно прочитав ее мысли, Жос продолжал:

— Хочешь ты того или нет, отныне ты с нами связана. Но, в сущности, это прекрасно. Потому что именно так и должно было случиться после нашей разлуки.

Одри взглянула в глаза мужа и увидела в них холодную ненависть и пламенную любовь — или наоборот. Ценой невероятного усилия она произнесла одно-единственное слово:

— Почему?

Именно в этот момент вошла медсестра Жаклин, из-за спины которой тут же появился Давид.

— Ну, вы нас и напугали! — жизнерадостно воскликнула полная белокурая матрона. — Доктор Мальто подойдет через пару минут, — сказала она, подходя к аппаратуре. — Но как же хорошо, что вы снова с нами! — продолжала она, возясь возле приборов и тонких шлангов. — Ваш муж объяснил вам ситуацию?

На минуту медсестра замерла и обернулась к Одри с сияющей улыбкой.

— Так или иначе, вам чертовски повезло, что у вас такой заботливый супруг. Несколько дней подряд он, что называется, от вас не отходил.