Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным - Сесил Скотт Форестер

Туман в сознании и туман вокруг рассеялись одновременно. Солнце всходило, грея спину. Плодовые деревья на крутом противоположном берегу, куда Хорнблауэр так часто глядел из окна, были дивно хороши в густом весеннем цвету. Оглянувшись, он увидел озаренный солнцем замок. Башенки по углам, он знал, пристроил лет пятьдесят назад граф де Грасай со свойственным эпохе рококо вкусом к старине, но с такого расстояния они казались и впрямь древними. В жемчужном утреннем свете замок вставал сказочным замком грез — месяцы, проведенные там, тоже казались грезой, сном, от которого он с сожалением пробуждался.

— Мистер Буш, — сказал Хорнблауэр резко. — Потрудитесь достать удочку и сделайте вид, будто ловите рыбу. Греби помедленнее, Браун.

Их несла величественная река, голубая вдалеке и зеленая вблизи, чистая и прозрачная, так что они видели дно, над которым скользили. Через несколько минут добрались до впадения большого, почти с саму Луару, Алье — дальше объединенная река раскинулась широко, саженей на сто пятьдесят от берега до берега. Они шли на расстоянии дальнего ружейного выстрела от прибрежных отмелей, однако положение их было даже безопаснее, чем предполагают эти слова, ибо вдоль обоих берегов тянулась широкая полоса песка, заросшая ивами и затопляемая в разлив, а потому незастроенная — сюда забредали разве что рыболовы да прачки.

Туман рассеялся, солнце пекло, обещая прекрасный весенний день, какими они бывают в Центральной Франции. Хорнблауэр устроился поудобнее. На его новом судне наблюдался явный перекос в сторону командного состава. Соотношение один матрос, один лейтенант и один капитан — нечто доселе невиданное. Придется проявить немалый такт, чтобы все остались довольны: с одной стороны, не взваливать всю работу на Брауна, с другой — не подрывать дисциплину излишне демократическим разделением обязанностей. В лодке длиной пятнадцать футов сложно сохранять приличествующую капитану важность.

— Браун, — сказал он, — пока я очень тобой доволен. Держись молодцом и дальше, а я уж позабочусь, чтобы в Англии тебя как следует наградили. Захочешь, будешь подштурманом.

— Спасибо, сэр. Спасибо большое. Но мне и так хорошо, прошу прощения, сэр.

Может быть, он хотел сказать, что ему хорошо и старшиной, но голос выразил больше. Хорнблауэр глядел на Брауна — тот сидел, подставив лицо солнцу, и медленно греб. Улыбка его выражала блаженство — этот человек бесконечно счастлив. Он хорошо ел, мягко спал на протяжении нескольких месяцев, женщин было вдоволь, работа необременительна, тягот и лишений никаких. Ему еще долго предстоит питаться лучше, чем случалось прежде, и лениво грести, не ожидая, что его в ревущей ночи погонят брать рифы на марселях. Двадцать лет на флоте его величества короля Георга кого угодно научили бы жить сегодняшним днем. Завтра может принести порку, опасности, болезни или смерть, тяготы наверняка и голод возможно, при полном бессилии им противостоять, ибо любая попытка защитить себя сделала бы кару еще более неотвратимой. Двадцать лет во власти непредсказуемого не только в главном, но и в мелочах должны были сделать фаталиста из человека, их пережившего. На мгновение Хорнблауэра кольнула легкая зависть к Брауну, не ведающему томительного бессилия или постыдных колебаний.

Впереди то и дело вставали островки, окаймленные полосками золотистой гальки, — тогда Хорнблауэру предстояло выбрать более судоходную протоку, что оказалось совсем не так просто. Мели таинственным образом возникали в самой середине того, что недавно представлялось фарватером, чистая зеленая вода бежала по гальке все стремительнее и быстро мелела; лодка начинала скрести днищем гальку. Иногда мель резко обрывалась, так что секунду назад под ними было шесть дюймов стремительной воды, в следующую — шесть футов прозрачной зеленой, однако не раз и не два лодка застревала. Тогда Хорнблауэр и Браун, закатав по колено штаны, вылезали и тащили ее по чуть прикрытой водой гальке футов иногда до ста, прежде чем вода доходила им хотя бы до икр. Хорнблауэр благодарил звезды, что остановил свой выбор на плоскодонке, — киль доставил бы немало неприятных минут.

Они уперлись в запруду, наподобие той, что едва не погубила их в ночь бегства. Она была наполовину естественная, наполовину искусственная, груда наваленных поперек реки валунов, в промежутки между которыми с яростным ревом устремлялась вода.

— Греби к берегу, Браун, — скомандовал Хорнблауэр ждавшему приказов старшине.

Они вытащили лодку на галечную отмель, Хорнблауэр пошел поглядеть вниз. За плотиной он увидел ярдов сто бушующей воды — придется обносить берегом. Хорнблауэру с Брауном потребовались три ходки, чтобы перетащить припасы к месту, от которого Хорнблауэр намеревался тронуться дальше, — Буш на деревянной ноге и без груза еле-еле преодолел неровный путь. Теперь надо было нести лодку. Хорнблауэр несколько минут мрачно собирался с духом, потом наклонился и ухватил лодку под днище.

— Берись с другой стороны, Браун. Подымай!

Вдвоем они с трудом оторвали лодку от земли, шатаясь, пронесли ярд, потом руки у Хорнблауэра разжались. Избегая глядеть на Брауна, он в досаде наклонился снова.

— Подымай!

Так нести тяжелую лодку было невозможно. Не успел Хорнблауэр поднять, как снова выронил.

— Не пойдет, сэр, — мягко заметил Браун. — Придется нам нести ее на спине, сэр. Иначе никак.

Хорнблауэр слышал почтительный шепот как бы издалека.

— Если бы вы понесли бак, сэр, я бы управился с кормой, если позволите, сэр. Берите здесь, сэр, переворачиваем. Держите, сэр, пока я подлезу под корму. Так, сэр. Готово. Подымаем!

Они взвалили лодку на спины, согнувшись в три погибели под ее весом. Хорнблауэр, державший более легкий нос, вспомнил, что Браун несет более тяжелую корму, и про себя поклялся не просить передышки первым. Через пять секунд он пожалел о своем зароке. Дышать было трудно, грудь разрывалась. С каждым шагом все труднее становилось выбирать путь, он оступался на камнях. За месяцы в замке де Грасай он изнежился, потерял форму, так что последние ярды думал лишь о невыносимой тяжести на плечах и загривке, о том, как больно дышать. Сзади донесся грубовато-добродушный голос Буша.

— Все, сэр. Дайте я подержу пока, сэр.

Благодарный Бушу даже за эту небольшую помощь, Хорнблауэр с трудом выбрался из-под лодки и опустил ее на землю. Браун стоял возле кормы, часто дыша и утирая рукой взмокшее лицо. Он открыл было рот, намереваясь, наверно, высказаться по поводу веса лодки, и прикусил язык, вспомнив, что он опять человек подневольный, которому дисциплина не позволяет заговаривать первому. Однако та же дисциплина требовала, чтобы Хорнблауэр не обнаруживал слабости перед подчиненными, — скверно уже то, что пришлось принять от Брауна совет, как нести лодку.

— Берись, Браун, спустим ее на воду, — сказал он, стараясь не задыхаться.

Они столкнули лодку, загрузили припасы. У Хорнблауэра от натуги плыло перед глазами — он мечтал удобно устроиться на кормовой банке и тут же отбросил эту мысль.

— Я возьму весла, Браун, — сказал он.