Лесной маг - Робин Хобб

— Я этого не делал, — слабо возразил я. — Я не уничтожил магию равнин.

Я солгал, словно таким образом мог что-то изменить. Правда ее слов пронзила все мое существо — так мой железный клинок когда-то вошел в ее тело. Я был там, когда Веретено перестало вращаться. Я чувствовал, как магия дрогнула и замерла. Если бы меня там не оказалось, если бы я не прогнал мальчишку от вершины Веретена, стал бы он озорничать у его подножия? Если бы не я, возможно, холодное железо не упало бы вниз и не остановило бы танец.

И если я сделал это, тем самым положив начало окончательному падению народа равнин, значило ли это, что я стану причиной гибели собственной страны?

— Я не могу этого сделать. Я не могу таким стать.

Ветер, словно ласка бесплотной руки, потрепал меня по волосам.

— О, мальчик-солдат. Так говорила и я. Магия не добра. Ее не заботят наши желания. Она берет нас такими, какие мы есть, по большей части маленькими, обычными людьми, и делает великими. Великими! Так называют нас другие, полагая, что мы обладаем силой. Но ты и я, мы знаем, что означает быть хранилищем для могущества магии. Мы инструменты. Не нам пользоваться этим могуществом. Это другие могут так думать, они пытаются дружить с нами, рассчитывая получить выгоду от нашей силы.

— Ты предупреждаешь меня об Оликее?

Она молчала. Быть может, я ее смутил? Возможно ли, чтобы она ревновала? Я полагал, она слышала больше, чем мне бы хотелось. Она мягко рассмеялась, и в ее смехе я уловил эхо горечи.

— Оликея лишь дитя. Она владеет не многим; ты уже познал все, что она может тебе дать. Но ты и я…

— Я ничего не помню обо мне и тебе, — торопливо перебил я ее.

— Ты помнишь, — спокойно заверила она меня. — Воспоминания лежат глубоко в тебе, так же глубоко, как магия. И они столь же реальны, сколь и магия.

В ее голосе слышалась нежность. Я опустил голову, горло внезапно сжалось от печали, которая и принадлежала мне, и нет. На глазах выступили слезы. Я протянул руку и коснулся грубой коры ее пня.

— Не нужно горевать, мальчик-солдат. — Пальцы ветра погладили мою щеку. — Есть любовь, которая выше тел и времени. Мы встретились в магии и там познали друг друга. Я учила тебя ради магии; она потребовала этого от меня. Но я любила тебя ради себя самой. И в том месте и времени, где столетия и формы теряют значение, а есть лишь уют прикосновений родственных душ, наша любовь останется.

— Я так сожалею, что убил тебя! — воскликнул я, падая на колени и обнимая пень огромного дерева.

Конечно, я не мог его обхватить — он был слишком большим. Тем не менее я грудью и лицом вжимался в кору, но не мог найти ее там. Во мне находился другой — тот, кто был мной, но жил иной жизнью, отдельной от юноши, поступившего в Академию. Я сражался с этим собой и победил, но он все еще таился во мне. И именно его сокрушительную скорбь я ощущал сейчас. Скорбь, принадлежащую и не принадлежащую мне.

— Но ты меня не убил. Не убил, — утешала она меня. — Я продолжаю жить. И когда дни твоей смертной плоти подойдут к концу, ты продолжишь жить вместе со мной. И мы проведем вдвоем много времени, куда больше, чем может сосчитать человек.

— Но сейчас это лишь обещание, — услышал я собственный голос.

Это говорил я сам. Дерево, к которому я прижимался, было всего лишь пнем, поросшим мхом. Я пытался почувствовать в нем древесную женщину, но она исчезла, и вместе с ней — мое другое «я».

Я встал, размазывая по лицу слезы, и ушел. Я был не слишком удивлен, поняв, что сюда вела лишь единственная цепочка следов. Мы не проходили этим путем. Ни Утес, ни я прежде не появлялись тут во плоти.

Через некоторое время я подошел к тому месту, где свернул с прежней тропы, и зашагал по ней, голодный, усталый и озадаченный. Был ли я преданным сыном-солдатом, верным воином королевской каваллы, или лишенным наследства сыном, выдающим себя за рядового в захудалом приграничном форту? Был ли я учеником лесной волшебницы, ее возлюбленным и убийцей? Покрыл ли я себя позором прошлой ночью, когда занимался любовью с женщиной-спеком, или просто испытал восхитительные и необычные ощущения? Потом я безуспешно попытался понять, что означала эта встреча древесного стража и моего другого «я». Я ощущал отзвуки их чувств и не сомневался в их искренности. Это казалось еще более странным оттого, что я был немым и слепым участником их любви.

Увидев, как свет пробивается сквозь кроны деревьев впереди, я понял, что подхожу к линии, разделяющей древний лес и подлесок на выжженном склоне. Я замедлил шаг. Скоро я перейду из одного мира в другой, но сейчас, приближаясь к границе, я не был уверен, хочу ли этого. Если я покину лес, мне придется принять серьезное решение, последствия которого я не могу предвидеть. Чего желает от меня магия? Я не знал, как и не представлял себе, хочу ли следовать по пути, намеченному для меня ею, или буду бороться с ним изо всех сил. Древесная женщина сказала что, если магия возьмет вверх, я стану причиной гибели моего народа. Мне это казалось невозможным. Однако у меня на глазах остановилось Танцующее Веретено. Складывалось впечатление, что с моей помощью магия спеков ускорила конец магии равнин и всего их народа. Неужели возможно, что я принесу подобную гибель и собственной стране?

Когда я вывел Утеса из старого леса в новый, мой взгляд упал на аккуратно сложенные бревнышки, оставленные у тропы. Их было около двух десятков, каждый не толще моего запястья и примерно восьми футов в длину. Они все еще были покрыты серо-зеленой корой. Я не сомневался, что их нарубил Киликарра и оставил здесь для меня. Я был удивлен тем, что он готов был валить деревья, в то время как спеки возражали против того, чтобы мы расчищали лес для строительства дороги. Вторым испытанным мной чувством было разочарование. Он неправильно меня понял. Я хотел срубить несколько деревьев помощнее для угловых столбов и вкопать их в землю поглубже. А теперь моя ограда получится высотой всего в пять футов и такой хлипкой, что за пару лет дерево сгниет.

Я почти ждал, что из тени сейчас выступит Киликарра и потребует награды за доброе дело. Но этого не произошло, и я решил, что он все равно может находиться где-то рядом и мне следует изобразить благодарность. Я связал шесты веревкой и поклонился лесу.

Утесу не понравилось, что за ним тащится неуклюжее и тяжелое сооружение, но все же нам удалось благополучно добраться до кладбища. Шесты я оставил там, решив, что с их помощью намечу прямую линию для моей ограды. Я уже освобождал Утеса от нежеланного груза, когда услышал тяжелый топот ног. Я выпрямился и обернулся. Ко мне со всех ног бежал Эбрукс. Тяжело пыхтящий Кеси немного отстал. Я оглянулся, не нашел у себя за спиной никаких причин для их тревоги и вновь обернулся к ним.

— Что такое? Что случилось? — закричал я.

— Ты… жив! — Эбрукс буквально выдохнул это слово.

Он добежал на меня и сгреб в потные объятия, а потом оперся на меня, пытаясь отдышаться. Кеси сдался. Он остановился и согнулся пополам, опираясь руками о колени, его почти лысая голова отчаянно тряслась, пока он восстанавливал сбитое дыхание.