Пробужденные фурии - Ричард Морган

Мураками увидел нас и отпустил лицо Видауры. Поднял осколочный бластер и протянул мне обеими руками. Магазина не было, затвор открыт. Его отстреляли до конца, затем бросили. Он покачал головой.

– Мы искали ее, но ничего. Кол говорит, что, кажется, видел, как она упала в воду. Подстрелили с той стены. Может, ее только зацепило, но в этой хрени, – он показал на погоду, – не поймешь, пока не начнем прочесывать дно. Шторм уходит на запад. Когда уляжется, будем искать.

Я посмотрел на Вирджинию Видауру. Я не видел заметных ранений, но она казалась в полубессознательном состоянии, ее голова качалась. Я вернул взгляд к Мураками.

– Какого х…

И тут меня в лицо ударил приклад осколочного бластера.

* * *

Белое пламя, шок. Новое кровотечение.

Что…

Я пошатнулся, моргнул, упал.

Надо мной встал Мураками. Отбросил осколочный бластер и снял компактный стильный шокер с пояса.

– Прости, Так.

И выстрелил.

В конце очень длинного темного коридора меня ждет женщина. Я пытаюсь торопиться, но одежда тяжелая от воды, а сам коридор под наклоном и заполнен почти до колена чем-то вязким, что я принимаю за сгустившуюся кровь, хотя воняет белаводорослями. Я бреду по затопленному наклонному полу, но открытая дверь как будто не становится ближе.

Проблемы, сам?

Я подключаю нейрохимию, но с биотехом что-то случилось, потому что я вижу только ультрадалекое изображение, как в снайперском прицеле. Стоит дернуться – и оно пляшет по всему коридору, отчего глазам больно. Женщина время от времени похожа на пышногрудую пиратку Влада, раздетую по пояс и согнувшуюся над модулями незнакомого снаряжения на полу каюты. Длинные большие груди свисают, как фрукты, – я чувствую, как мое нёбо ноет от желания пососать один из коротких темных сосков. Затем, стоит мне подумать, что зрение устаканилось, как оно соскальзывает и я вижу крохотную кухоньку с раскрашенными вручную жалюзи, которые не пускают кошутский солнечный свет. Там тоже женщина, тоже раздетая по пояс, но уже другая, потому что ее я знаю.

Прицел снова дрожит. Мои глаза опускаются к оборудованию на полу. Матово-серые ударостойкие корпусы, блестящие черные диски, при активации подскочат инфополя. Логотип на каждом модуле начертан знакомыми идеографическими символами, хотя сейчас я не могу читать ни язык Дома Хань, ни земной китайский. «Ценг Психографикс». Это название я встречал на разных полях сражений и в палатах психохирургического восстановления, и название новое. Новая звезда в разреженном созвездии военных брендов – бренд, продукты которого может себе позволить только очень обеспеченная организация.

Что у тебя там?

Электромаг «Калашников». Одолжил один из парней, дальше по коридору.

Интересно, у кого он его спер.

А кто сказал, что он его спер?

Я. Это же пираты.

Вдруг мою ладонь заполняет округлая пышная форма рукоятки «Калашникова», Он поблескивает в тусклом свете коридора, так и просит, чтобы спустили курок.

Семьсот долларов ООН минимум. Никакой наркопират не будет тратить такие деньги на бесшумку.

Я с трудом делаю еще пару шагов вперед, когда в меня просачивается отвратительное ощущение, что я не смог сопоставить факты и сделать выводы. Я словно всасываю вязкую жижу в коридоре ногами и заполненными ботинками и знаю, что, когда заполнюсь, резко остановлюсь и не смогу сделать ни шага.

А потом распухну и взорвусь, как сжатый курдюк с кровью.

Снова сюда придешь – и я тебя сожму так, что ты треснешь на хрен.

Я чувствую, как мои глаза округляются от изумления. Я снова вглядываюсь в снайперский прицел – и в этот раз там не женщина с железом, не каюта на борту «Колосажателя».

Там кухня.

И моя мать.

Она стоит одной ногой в тазу с мыльной водой и наклоняется, чтобы промокнуть икру пузырем дешевой, выращенной на ферме гигиенической губки. На ней юбка сборщика водорослей с разрезом на боку, закрывающая ноги на треть, и она голая по пояс, и молодая – моложе, чем я обычно ее вспоминаю. Ее груди свисают, длинные и гладкие, как фрукты, и мой рот ноет от остаточных воспоминаний об их вкусе. Тогда она искоса смотрит на меня и улыбается.

И тут другую дверь – которая, как мимолетно подсказывает память, ведет на верфь, – выбивает он. Выбивает и бьет мать, как какая-то стихийная сила.

Сука, хитрожопая сука.

От шока мои глаза снова отвлекаются, и вот я стою уже на пороге. Помеха снайперского прицела исчезла – все здесь и сейчас, реально. Я начинаю двигаться только после третьего удара. Удар тыльной стороной ладони наотмашь – все мы время от времени получали от него этот удар, но на сей раз он не сдерживается, – она летит через кухню на стол и падает, она встает, а он бьет снова, и из ее носа в прямом луче света через жалюзи течет кровь, яркая, она пытается подняться, на этот раз с пола, и он опускает тяжелый ботинок ей на живот, она содрогается и перекатывается на бок, таз переворачивается, и мыльная вода плещет ко мне, через порог, на мои босые ноги, а потом как будто мой призрак остается у дверей, а все остальное вбегает в комнату и пытается встать между ними.

Я маленький, наверное, не старше пяти, а он пьян, так что удары неточные. Но их достаточно, чтобы отбросить меня обратно к двери. Тогда он идет ко мне, нависает, неуклюже уперевшись руками в колени, тяжело дыша через приоткрытый рот.

Снова сюда придешь – и я тебя сожму так, что ты треснешь на хрен.

Он даже не потрудился закрыть дверь, возвращаясь к ней.

Но пока я сижу бесполезным комком и начинаю плакать, она тянется через комнату и толкает дверь рукой, так что створка закрывает все, что сейчас случится.

Затем – только звуки ударов, закрытая дверь удаляется.

Я волокусь по наклонному коридору, гонюсь за дверью, пока сквозь трещину еще протискивается свет, и плач в моем горле превращается в крик рипвинга. Во мне поднимается волна гнева, и с ней расту я, я старше с каждой секундой, скоро вырасту и достану дверь, я успею раньше, чем он наконец бросит нас всех, исчезнет из нашей жизни, и это я заставлю его исчезнуть, я убью его голыми руками, в моих руках оружие, мои руки и есть оружие, и густая жижа куда-то утекает, а я бросаюсь на дверь, как болотная пантера, но уже ничего не изменить, она закрыта слишком давно, она тверда, и столкновение отдается во мне, как разряд шокера, и…

Ах, да. Шокер.

Значит, это не дверь, а…

…причал, и я прижался к нему лицом, прилип в луже слюны и крови от того, что прикусил язык, когда упал. Обычное дело после шокеров.