Елизавета. Золотой век Англии - Джон Гай

Во всех известных вариантах речи, не исключая и версию Тауншенда, Елизавета настаивает на том, что никогда не пыталась силой отобрать у своих подданных что-либо из им принадлежащего и не угнетала свой народ:

Королева потратила немало сил на то, чтобы убедить парламентариев: коварные монополисты ввели ее в заблуждение и, словно шарлатаны, прикидывающиеся врачами и покрывающие поддельные пилюли сахаром, смогли убедить ее, что дарование им привилегий, несмотря на явный привкус горечи, в конечном итоге принесет ее стране пользу и поможет излечить ее от болезней, так жестоко терзающих ее. Ответственность за этот обман королева недвусмысленно возлагала на тайных советников[1420].

Как и все монархи XVI века, Елизавета стремилась защитить свои полномочия от посягательств выборных органов правления, и в «Золотой речи» она вновь подчеркнула, что власть была дарована ей Богом: «Перед Моим взором всегда стояла картина Страшного суда, и Я всегда старалась править с оглядкой на то, что однажды Мне придется держать ответ за все Мои деяния перед Высшим судией». К выступлению против монополистов, по словам Елизаветы, ее подтолкнул «голос совести», за пробуждение которого она льстиво, хотя и явно неискренне, благодарила членов палаты общин, уберегших ее от «допущения промаха, вызванного лишь недостатком правдивой информации»[1421].

Изложенная Тауншендом речь завершается на патриотической ноте: «На Моем месте никогда не будет другой королевы, которая заботилась бы о благополучии этой страны и подданных короны более ревностно, нежели делала это Я, или была бы готова рискнуть собственной безопасностью и даже собственной жизнью ради безопасности и жизни других так же безоговорочно, как готова была на это Я. Ибо Я не желала бы оставаться на этом свете и на этом троне ни единого лишнего дня, если Мои жизнь и правление перестанут быть вам во благо».

В этой речи звучат и некоторые отголоски выступления в Тилбери:

Была ли речь королевы такой на самом деле или Тауншенд записал то, какой, по его мнению, она должна была быть? Найти ответ нам может помочь спикер Кроук. На следующий день после выступления Елизаветы, когда члены палаты общин вернулись в парламент с отчетом о прошедшей встрече, Кроук кратко пересказал содержание этого выступления тем, кто не мог присутствовать на аудиенции с королевой лично. В его версии Елизавета с гордостью говорит о том, что ей довелось править «таким благодарным народом». Она отвергает любые упреки в «жадности, ненасытности и расточительности» и признается, что перед ее глазами «всегда стояла картина Страшного суда», а среди всех ее мыслей «не было ни одной, которая не была бы связана с заботой о ее народе». Если ее гранты и были использованы во зло, то «против ее воли». Елизавета выражает надежду, что Господь простит ее за это, и благодарит своих подданных, «ведь если бы не они, ее оплошность могла бы обернуться огромной ошибкой». Кроме того, она напоминает, что «заботы и волнения короны всецело понимают лишь те, кто носит ее на своей голове». Ей приходится действовать, «прислушиваясь к голосу совести». Наконец, мысли Елизаветы не «затуманены чарами ее королевских полномочий, и ни одно из своих достижений она не приписывает самой себе, но лишь милости Божией»[1423].

Отчет Кроука во многом согласуется с изложением Тауншенда. По всей видимости, Елизавета решила не отступать от своей привычной манеры обращения к парламенту и в этот раз и, приготовив черновик выступления, отложила его в сторону, попытавшись создать у своих слушателей впечатление, будто она выступает без подготовки. Возможно также, что Тауншенд в процессе восстановления речи Елизаветы из наскоро сделанных заметок несколько отредактировал ее текст и попытался заставить его звучать более убедительно. При этом блестящее владение Елизаветой навыками ораторского искусства не вызывает у нас ни малейших сомнений: о них может свидетельствовать эпизод, произошедший в июле 1597 года, когда прибывший в Англию польский дипломат Павел Дзялынский попытался публично раскритиковать королеву за то, что та позволяет своим каперам грабить корабли государств, ведущих торговлю с Испанией. Разозленная королева встретила обвинения Дзялынского такой резкой отповедью, что весьма впечатлила даже Сесила, охарактеризовавшего ее слова как «один из лучших произнесенных экспромтом ответов на латыни, что мне довелось слышать за всю мою жизнь»[1424]. Публичные выступления всегда были сильной стороной Елизаветы: как и многие другие талантливые политические лидеры, она мастерски умела отвечать на любые выпады, а речи ее всегда отличались красноречием и крайней убедительностью. И все же, поскольку выражения, использованные в собственноручно написанном королевой черновике, заметно отличаются от записанных Тауншендом, мы вряд ли сильно ошибемся, предположив, что ораторские навыки королевы значительно превосходили ее писательские таланты.