Медленные пули - Аластер Рейнольдс

Мои линзы тонируют Луну, выявляют на ней политические границы. Америка, Россия, Китай и Индия застолбили самые большие территории, но и Африке клочок достался, мне на радость. Я частенько показываю его дочке, намекая, что есть у нее шанс на будущее: «Этот лагерь – не вечная тюрьма, когда-нибудь ты отсюда выберешься. Отправишься на Луну и будешь там вершить великие дела».

Замечаю яркую звездочку. Это, должно быть, японская орбитальная энергостанция в процессе монтажа. Наслышана я о таких. Станции, когда достроят, переместят на высокие орбиты, чтобы они своими зеркалами ловили солнечный свет и поливали им Землю. Эта энергия пойдет на разные полезные дела: к примеру, можно выращивать вдоль морских берегов опресняющие водоросли. И тогда воды у нас будет хоть залейся.

Вот только я в жизни еще не видела ни одной энергостанции, и это меня беспокоит.

Забираю у Рэметю дочку. Юнис не в духе – проголодалась, изнервничалась. Пытаюсь ее отвлечь, но на Луну она смотреть не хочет. В ближайшем пункте питания еды нет, но мы ловим слушок, что она имеется в зеленом секторе. Ходить туда нам не положено, да только мы уже ходили, и никто вопросов не задавал. По пути Юнис расскажет, как провела день в школе, а я ей о своей работе расскажу, о бедолагах, мыкающихся на адриатическом побережье.

Позже, когда она уже спит, я иду в общественную палатку. Днем там яблоку негде упасть, а вечерами свободно, но сегодня народу почему-то полно.

Пробираюсь среди таких же, как я, беженцев, и вот передо мной похитительница воды. Ее держат на импровизированной койке, то есть на столе с матрасом, вокруг – миротворцы в белых халатах и санитары в зеленых комбинезонах. Присутствует и доктор, молодой ливанец. Большой начальник, судя по уверенным и властным повадкам. Но это ненадолго. Ветераны у нас сплошь нервные, издерганные.

Вижу трех «богомолов». Медицинские роботы субтильны, но все равно выглядят жутковато, очень уж много у них конечностей. Роботу полагается живой ассистент, чтобы управлял по вирт-связи, хотя эти сложные и дорогие машины способны оперировать и самостоятельно.

Легкими телесными женщина не отделалась, ее отдубасили до полусмерти. Один из медиков-людей меняет на капельнице мешок. Воровка лежит без сознания, голова повернута набок, не в мою сторону. На вид она не намного старше Юнис. Кожа вся в ожогах, разрывах и синяках.

– Голосовать будут, – сообщает подобравшаяся ко мне Бусуке.

– Ну а как же! Голосовать мы мастера. Был бы повод.

В печенках у меня сидит наша бурная микродемократия. Как будто мы героически взялись воспроизвести здесь в миниатюре великие институции, которые во всем мире накрылись медным тазом. Недели не проходит, чтобы не считались черные и белые шары.

– Не за жизнь или смерть, – объясняет Бусуке. – Мы не собираемся убивать эту женщину. Всего лишь откажем ей в дорогостоящем лечении.

– Это и есть убийство.

– Но почему врачи обязаны с ней возиться? Они что, другим больным не нужны? А лекарства?

– Если бы сразу ее прикончили, прямо там, где поймали, оказали бы всем нам услугу.

Да, это жестоко, но сейчас я на самом деле так думаю.

Утром на глаза попадается телевизор, установленный на штабеле коробок из-под медикаментов. На экране хитросплетение сияющих линий, бег блестящих чешуек к узловым точкам. Движение машин и людей в невесомости. Индиговый изгиб планеты, вид из околоземного пространства. Внизу из ночи выплывает Африка, над ней ни облачка. Хочется помахать самой себе.

Не сразу, а постепенно, урывками я узнаю, что на японской энергостанции случилась авария. В нее врезался индийский межорбитальный буксир, и теперь спешно принимаются меры по спасению монтажников. Там, конечно, в основном трудились роботы, но и людей набралось немало – десятки мужчин и женщин.

Позже нам сообщают, что из-за столкновения станция изменила свою ориентацию и зеркала теперь с Земли видны гораздо ярче.

А еще в новостях предупреждают о свирепых ветрах. Я бы солгала, сказав, что не жду от этой напасти ничего хорошего для себя.

Опускаюсь на корточки перед мудрым багровым глазом, вхожу в глобальное рабочее пространство – и застаю Пракаша совсем поплывшим. Замотался бедный, распределяя наряды. Решаюсь спросить, не найдется ли для меня дела на орбите.

– Да, помощь там нужна, – сообщает Пракаш. – Но напомни-ка мне, Соя, насчет твоего космического стажа. Сколько трудочасов с учетом временного лага и невесомости?

Это риторический вопрос, но я даю честный ответ:

– Опыта никакого. Ноль часов. Ты же знаешь.

– Ну а раз так?..

– Это же чрезвычайная ситуация. В Адриатике мой опыт никого не колыхал.

– Ну, ты сравнила! Орбитальные операции и волноотбойная стена – это в прямом смысле небо и земля. – Пракаш умолкает, ему сегодня явно не до меня. – Но без работы ты не останешься, – говорит он после паузы. – Мир из-за этой аварии не перевернулся.

Он предлагает наряды на выбор. Помощь в сборке робота-монтажника солнечных зеркал для проекта «Сарахан». Очистка корпуса китайского супертанкера от ракушек. Ручное управление тоннелепроходчиком под Бассовым проливом.

Я отвергаю эти оскорбительные предложения и соглашаюсь на работу низкооплачиваемую, но выигрышную для квалификации: пособить одному роботу с тонкой наладкой другого. Это стройплощадка в Антарктике, едва освещаемая в ночи натриевыми лампами и почти необитаемая. Мы переселимся в подобные места, когда они будут обустроены.

Ладно, какой ни есть, а заработок. И это главное.

Но прежде чем я успеваю хотя бы наполовину выполнить заказ, кое-что случается. Хлоп – и я уже не там, где была.

Абсолютно голая пустыня, ярко-белая под суровой чернильной мглой неба.

Я задаю вопрос, и не мысленно, а вслух. Может, кто-то где-то снизойдет до ответа.

– Где я?

Пытаюсь «оглядеться»… и поначалу ничего не происходит! Наконец совершенно неестественный ландшафт оживает и быстро обретает знакомые черты. Усыпанная крупными и мелкими камнями земля волнообразно простирается к безлесому горизонту. На неопределимом расстоянии возвышаются покатые холмы. Ни скал, ни живности, ни растительности. Что-то вроде забора протянулось от горизонта до горизонта. Других следов человеческой деятельности не видно.

И тут я замечаю тело.

До него рукой подать. И на нем космический скафандр.

Даю команду прекратить трекинг. И опять мое намерение выполняется не сразу.

Он – или она, отсюда не разглядеть, – лежит на спине, руки вытянуты вдоль туловища, ноги немного раздвинуты. В лицевом щитке шлема отражается небо. Этот человек просто брошен здесь, как испорченная кукла.

Снова гляжу на забор. На самом деле это металлический трубопровод, такой широкий, что в нем можно с легкостью ползти на четвереньках. Его удерживают над землей многочисленные А-образные опоры. Видны соединения труб. Мне стыдно оттого, что я поначалу приняла эту штуку за ограду.