Некоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

– Как думаешь, почему она хотела, чтобы я тебя к ней домой отвез? Обязательно вдвоем, больше никого?

Я пожала плечами, хотя в глубине души мелькнуло – неужели после моей неудачной попытки ближе познакомить ее с папой (это было до новой эры, то есть до Коттонвуда; узнав о Коттонвуде, я решила, что Ханна папе не подходит по медицинским показателям), неужели Ханна решила, в свою очередь, помочь мне наладить личную жизнь и подбросила Мильтону свою двусмысленную просьбу, чтобы мы после Большого взрыва очень кстати оказались наедине в пустом доме (стандартный научный принцип: вслед за большим потрясением приходит новое начало). Может, ей Лула или Джейд рассказала, что я на Мильтоне задвинута, а может, сама догадалась (всю осень и зиму при малейшем его движении мой взгляд вспархивал к нему испуганной птицей).

– Вот здорово, если она тебе оставила чемодан бабла, – заметил Мильтон, лениво улыбаясь. – Если буду себя хорошо вести, ты со мной поделишься.

За окном проносились луга, сараи, терпеливые лошади (солнце приварило им копыта к траве). Мелькнуло дерево, похожее на штопор, за ним небольшой пригорок – здесь Джейд непременно давила на газ, так что машина подпрыгивала и желудки у нас переворачивались, как блинчики на сковородке. Я рассказала Мильтону о том, что произошло в лесу (снова умолчав о том, как нашла мертвую Ханну).

Мильтон спросил, что, по-моему, Ханна хотела рассказать? Ради чего увела меня от костра? Я соврала, что понятия не имею.

То есть, строго говоря, это было не вранье. Я и правда не знала. Но догадки у меня имелись. Бессонными ночами, в библиотечной тишине моей комнаты, за громадным столом в стиле «Гражданина Кейна» (выключая лампу, если слышала, что папа крадется проверить, сплю я или нет), я перебирала неисчислимые возможности.

И после долгих раздумий пришла к выводу, что на материале данной загадки можно, в принципе, построить две теории (не считая только что подброшенной Мильтоном версии, будто бы Ханна собиралась и мне дать прощальное напутствие: что я когда-нибудь буду гулять по Марсу или чтобы я без колебаний перекрасила свой дом в яркие цвета, потому что мне там жить; эти жухлые фразочки она прекрасно могла мне выдать еще на тропе. Нет уж, будем исходить из предположения, что Ханна планировала мне сказать нечто совершенно другое, несравненно более важное).

Итак, теория первая: Ханна хотела в чем-то признаться. Заманчивая идея, особенно если вспомнить внезапно охрипший голос Ханны, бегающий взгляд, отрывистую речь, словно ее то и дело шибало током. В чем же она хотела признаться? Да в чем угодно, от какой-нибудь пошлости до полного сумасшествия. Например, о своих поездках в Коттонвуд, или о мимолетном романе с Чарльзом, или что ее каким-то образом угораздило пристукнуть Смока Харви. Или о тайной связи с «Семьей» Мэнсона – в этом ее мимоходом обвинила Джейд по дороге в физкультурную раздевалку и тотчас же напрочь забыла. (Кстати, книга о Черном дрозде так и осталась у меня, в нижнем ящике письменного стола. Со мной чуть инфаркт не случился, когда Тру однажды на самостоятельном уроке обмолвилась, что Ханна спрашивала, не брал ли кто ее книгу. «Что-то о птицах», – небрежно сказала Тру.)

Если теория о признании верна, я могу только предположить, что Ханна решила доверить свой секрет мне, а не, скажем, Джейд или Лу, потому что считала меня самой безобидной. Может, вдобавок ей чутье подсказало, что я прочла все статьи Скобела Бедлоуза о том, что нельзя никого осуждать, поскольку «разрушительное воздействие таких мыслей направлено внутрь, а не на других людей или животных» (см. «Время побивать камнями», Бедлоуз, 1968). Еще, мне кажется, Ханна инстинктивно очень хорошо понимала, что за человек мой папа, и могла предположить, что я стараюсь всех прощать, а к чужим недостаткам относиться как к безработному бродяге, которого нашла спящим у себя на крыльце: если его накормить и обогреть, он, может, еще и работать на тебя станет.

Вторая теория, значительно более пугающая, состояла в том, что Ханна собиралась открыть мне какую-то тайну ОБО МНЕ САМОЙ.

Я – единственная из нашей компании, кого Ханна не подобрала после катастрофы в семейной жизни. Я не сбегала из дому со старым турком, не бросалась в объятия дальнобойщика (которого и не обхватишь-то, наверное), не связывалась с уличными бандами, родитель мой не баловался наркотиками и не сидел в тюрьме строгого режима. Неужели Ханна знает что-то такое, что роднит меня с ними со всеми?

Что, если папа – на самом деле не мой папа? На дороге меня подобрал, как монетку? А Ханна – моя настоящая мать, отдала меня в приют, потому что в восьмидесятых никто не хотел жениться и выходить замуж, все хотели только на роликах кататься и носить пиджаки с подплечниками? Или, например, у меня есть сестра-близнец по имени Сапфир, красавица, спортсменка, веселая и загорелая, и растит ее не папа-осмий (самый тяжелый металл, известный науке), а мама-литий (самый легкий металл), которая работает не странствующим преподавателем и сочинителем статей, а простой официанткой в Рино?

В приступе паранойи я не раз прибегала тайком в папин кабинет и рылась в его бумагах – черновиках статей и выцветших заметках к «Железной хватке». Рассматривала фотографии: Наташа за роялем, на другой – они с папой стоят на корте под ручку, держат ракетки для бадминтона, костюмы и выражения лиц будто из послевоенного, 1946 года, а не 1986-го, как было на самом деле.

Эти хрупкие снимки поддерживали мое прошлое, придавая ему несокрушимую реальность. Я все-таки рискнула задать папе пару-тройку вопросов. Папа долго смеялся.

– Ты что, «Джуда Незаметного» начиталась?[429]

Мильтон не мог объяснить, почему Ханна выделила меня из всех и почему меня не было с ними, когда Чарльз полез на скалу, надеясь увидеть сверху какой-нибудь ориентир – высоковольтную линию электропередач или вывеску мотеля, – сорвался, рухнул «в пропасть размером с Гранд-Каньон и заорал как резаный». Когда я закончила свой рассказ, слегка зацепив наше с Джейд столкновение в корпусе Лумис, Мильтон только головой покачал с озадаченным видом.

Тут мы подъехали к крыльцу покинутого дома Ханны.

Стыдно признаться, но под влиянием книги Джазлин Бонноко «Тайна судового журнала» (1989) я высказала предположение: может, Ханна хотела, чтобы мы нашли у нее в доме какую-нибудь подсказку, вроде карты клада или старых писем от шантажиста – «то, что объяснит нам поход в горы и ее смерть». Поэтому мы решили аккуратненько исследовать ее вещи.

Мильтон, словно читая мои мысли, сказал:

– Начнем с гаража?

Подозреваю, мы оба просто боялись войти в дом – вдруг наткнемся на призрак Ханны.

Дощатый гараж на одну машину стоял поодаль. С провисающей крышей и мутными окнами, он был похож на помятый спичечный коробок, который слишком долго таскали в кармане.