Nirvana: Правдивая история - Эверет Тру

– Смотри, Курт! – Кортни достает особенно зловещего вида экземпляр. – Она написала твое имя на всех этих конвертах… о, а вот ее фотография… ой, да у нее прогрессирующая мышечная атрофия… мы должны ответить. Обязательно! Она из аутсайдеров, прямо как я!

Курт утвердительно хрюкает. Мы с новым интересом рассматриваем послания, втайне радуясь, что у нас такого заболевания нет. Кто-то вносит ее имя в список тех, кому нужно отправить открытки на Рождество. Курт решает было рассказать нам о своих школьных деньках, но потом остывает.

– Просто ты обдолбанный тормоз, – дразнит его Кортни. Хорошо известно, что многие часы в школе Курт провел в компании за косячком.

– Ну давай уже! Вечно я должна говорить, – тормошит Кортни мужа. – Мне уже надоело.

Еще одна пауза. Фрэнсис издает булькающий звук – очевидно, девочке пришла в голову какая-то счастливая мысль. Нет и следа от граффити «Diet Grrrl», которое папаша нарисовал у нее на животе только что. Курт вздыхает.

Курт и Кортни (или Куртни, как называют пару) до того дали только два совместных интервью – и оба американским изданиям. Они решили побеседовать с «Мелоди мейкер», чтобы прояснить некоторые вопросы, которые возникли к Кортни после выхода сентябрьского номера «Вэнити фэйр», гламурного журнала мод.

Итак, будем двигаться постепенно.

Кортни что-то бурчит с кровати, где она сидит. Я: Что, прости?

– Ты был неправ, – говорит она. – Мне следовало быть более закрытой и скромной.

– Чего-чего?

– Помнишь, я тебе задавала такой вопрос пару лет назад, – поясняет она. – В баре. В Лос-Анджелесе.

Она имеет в виду наше знакомство в прошлом году, когда она спросила меня, как ей следует вести себя с прессой.

– Я вот раньше был очень громкий и противный, – встревает Курт. – А потом перестал общаться с людьми.

Я: Почему?

Солист ерзает, развалившись на матрасе. Кортни встает, чтобы выключить телевизор.

– Потому что мне надоело притворяться кем-то другим, чтобы ладить с людьми, да даже чтобы сохранить дружбу, – отвечает он. – Я устал от фланелевых рубашек и жевания табака и стал монахом в своей келье на многие годы. И я уже забыл, что такое общение.

Я: А разве ты не пил?

– Да, пил, – соглашается он. – А когда выпивал лишнего, становился несносен. В последние пару лет в школе у меня не было друзей, я не пил, не принимал наркотиков, а просто сидел в своей комнате и играл на гитаре.

Я: А когда ты основал «Nirvana», то начал пить и общаться с людьми и вернулся к тому, с чем завязал за несколько лет до того.

– Не совсем, – отвечает Курт, напрягшись. – У меня по-прежнему те же лучшие друзья, что и несколько лет назад. А мой уровень социальной активност просто минимален – притом всю мою жизнь, так что даже на пьяных вечеринках я был не особо общительнее, чем когда снова стал сходиться с людьми в Сиэтле.

Он умолкает, тщательно подбирая слова.

– Наверное, жизнь в Лос-Анджелесе сделала меня затворником, – говорит он, – потому что мне совершенно не нравится город. По-моему, тут совершенно нечего делать. Бессмысленно ходить на тусовки и пытаться завести друзей, потому что у меня нет татуировок и мне не нравится дэс.

– Вот Аксель хочет стать твоим другом, – напоминает ему Кортни, снова садясь. – Аксель считает, что если бы не я, то вы на каждом концерте за сценой трахали бы умирающих от ненависти к себе девчонок.

– Ага, именно об этом я всю жизнь и мечтал, – с сарказмом отвечает Курт. – Переехать в Лос-Анджелес, гонять с Акселем на мотоциклах – и тут явилась ты и все испортила.

– Аксель так считает, – объясняет Кортни. – Слышал, как на одном концерте он со сцены сказал что-то вроде «„Nirvana“ слишком хороша, чтобы снизойти до нас. Курт предпочитает сидеть дома со своей уродливой сучкой…»?

Я: Ну это же правда. Если не считать слова «уродливая», конечно. Курту больше нравится сидеть с тобой дома, купать Фрэнсис Бин, шляться по квартире в твоей ночнушке, чем связываться с Акселем и его ребятами. С чего бы ему реагировать иначе? Удивительно, что порой одни знаменитости хотят общаться с другими, и только потому, что это знаменитости.

Кстати, Кортни, а тебе нравится здесь, в Голливуде, или уже надоела эта гонка? Насколько я знаю, эта гонка для тебя продолжается уже очень долго.

– Я всегда хотела обосноваться здесь, – мурлыкает она. – Дженнифер [из «L7»] живет здесь, а она очень хорошая подруга. Когда я звонила ей и говорила: «Мне в этом городишке не нравится!» – она отвечала: «О, так приезжай в Лос-Анджелес! Он такой большой, что тебя запросто засосет. Люди тут такие»…

Она замолкает в попытке подобрать нужные слова.

– Мы думали, что тут несложно будет жить, потому что здесь привыкли к славе, – наконец говорит она. – Но оказалось, что дело обстоит не совсем так. На тебя не глазеют, но знают, кто ты есть, и стоит тебе выйти из магазина, как в тут же секунду они начинают названивать друзьям и подругам…

– Слава здесь значит больше, чем действительность, – соглашается ее муж.

– Так тут-то все и начиналось, – добавляет Кортни, – еще до того как меня признали тяжким крестом мужа, до того как я утвердилась на нынешней позиции. Но пока мы не начали выходить в свет, я и не подозревала, каковы люди в Лос-Анджелесе.

Я: Ты тоже считаешь, что Кортни – твой крест, Курт?

– Кортни или ее репутация? – спрашивает он. – Меня достало просто кретинское непонимание наших отношений. Всем кажется, что мы не можем просто любить друг друга, потому что мы герои какого-то мультика, потому что мы общественная собственность. Поэтому считается, что наши чувства друг к другу искусственны.

Я: Курт, тебе уже, наверное, надоело, что тебя воспринимают как глупого мужа с цыплячьими мозгами, потому что именно это подразумевается образом дьявольской и порочной натуры Кортни Лав.

– Да, по этому поводу уже было довольно много статей, – бурчит он. – Не знаю, что со мной случается, когда я даю интервью, потому что обычно я просто закрываюсь. Очень трудно объяснить. Просто я не люблю откровенничать. Я не хочу, чтобы все знали, что я думаю и чувствую, а если они по моей музыке не могут хоть как-то понять, что я за человек, то тем хуже для них.

Не понимаю, откуда взялось убеждение, что я дурак, – продолжает он. – Я знаю, что моя музыка отчасти умна. Я знаю, что требуется талант, чтобы ее написать, это же не просто стена шума. Есть некая формула для ее создания, и я над этим упорно работаю.

Я такой человек, что если кто-то считает меня дураком, то я и веду себя перед этими людьми как дурак. Я никогда не чувствовал необходимости что-то доказывать. Если кто-то уже составил обо мне свое неверное мнение, то ради бога, пусть в нем утвердятся. Я буду рад укрепить их в их заблуждении.