Кузька и другие сказки и сказочные повести - Татьяна Ивановна Александрова

кричат что-то весёлое, непонятное, наверное, даже им самим. То в салочки играют, то в пряталки. Встретится хорошая ветка, то качаются без устали. То дуют, трубят в цветки или стручки, похожие на трубы. То купаются в озёрах, плавают на листках и загорают прямо на листьях цветов, похожих на лотосы.

— Дождь у вас бывает?

— Бывает, бывает! Но сейчас нету!

— Куда же вы — от дождей?

— В домики! Вот пойдёт дождь, побежим туда вместе с нами?

Но экспедиция так и не дождалась сезона дождей. Пора улетать. На планете — ужас! Хохотунчик залез в карман Серёжиного комбинезона, спрятался, не хотел расставаться. Чуть не умер в ракете. Спасли только взятым на пробу воздухом планеты. Вернулись, высадились, пообещали плачущему Хохотунчику непременно когда-нибудь к ним прилететь снова.

— Мы вас очень, очень, очень ждём! — чирикали смешнушки. — Мы вас очень, очень, очень любим! Мы вас очень, очень, очень помним!

Грустная планета

Спустились на планету — туман, дождь, сплошная сырость. Жители от мала до велика ходят и плачут. Увидели космонавтов, заставляют их:

— Плачьте! Почему не плачете?

— А вы почему плачете?

Оказывается, когда-то, давным-давно, очень давно, на этой планете умер король. Он был то злой, то добрый. Вернее, и злой и добрый. А ещё верней, был злой, но притворялся добрым. Детей у него не было. Умирая, он завещал королевство тому, кто будет больше по нему, по королю, плакать.

И жители плакали. Сначала — старательно показывая друг другу свои слёзы, потом — по привычке. К тому же каждый считал себя королём, несправедливо лишённым наследства, искренне начинал плакать и не мог остановиться.

Каждый житель планеты передавал завещание покойного короля своим детям. И дети, единственные во всей вселенной дети, плакали, на радость своим родителям, которые, слушая их рёв, рыдали ещё старательнее. Бесконечные дожди лились на этой планете в переполненные моря.

И только во сне жителям Грустной планеты было тепло, сухо. Ласковое, милое солнышко грело планету, и они улыбались и даже смеялись во сне, а проснувшись, плакали ещё сильней. Было от чего плакать!

— Вы не здешние! — сказали они космонавтам. — Пожалуйста, скажите нам: кто из нас лучше плачет?

— Все! — ответили космонавты. — Планета принадлежит вам всем!

И когда они улетели, жители Грустной планеты, вытерев слёзы, размышляли, что означают эти слова. А когда поняли, то рассмеялись от радости.

Угрюмая планета

Космический корабль опустился на пустыре. Аккуратненько, чтобы никого не потревожить. Поднялось огромное облако пыли. Всё кругом покрыто пылью. Пыльные угрюмые жители мрачно ходят по планете и угрюмо поглядывают друг на друга.

Их солнце всегда казалось жителям Угрюмой планеты серым. И листья на деревьях серые, и трава серая, и дороги. И даже озёра. Ведь они отражали серое небо, всегда серое.

Трава, и кусты, и деревья привыкли к пыли, так и росли. А учёные Угрюмой планеты (да-да, там были и учёные) занимались пыльными делами в Академии пыльных наук и писали труды о благороднейших оттенках единственного серого цвета.

Король Скук и королева Скука сидели на тронах, принимали жалобы и доносы и в молчании управляли. Разговаривать было не надо, потому что папки с доносами молча приносились, читались и тут же уносились и складывались, чтобы пылиться в архиве. Для этого были построены специальные склады, большие, серые, без окон.

У каждого жителя был свой склад. Сделает что-нибудь — сейчас же сядет, запишет и оставит на складе для потомства: такого-то месяца и дня я, мол, сделал то-то…

Даже дети не шумели, не пели, не плакали в этой стране и выучивались писать раньше, чем разговаривать. И писали друг другу и родителям просьбы, жалобы и тому подобное в двух экземплярах. Второй экземпляр прятали в своих маленьких складах.

Только весной были на той планете и сильный ветер, и очень яркое солнце. Ветер разрывал пыльные тучи. Яркое солнце лучами освещало всё-всё и проникало куда надо и куда не надо. И тогда угрюмые люди что-то вспоминали, им хотелось жить совсем по-другому. И они плакали и даже ходили друг к другу в гости. Но потом возвращались и писали об этом докладные записки в двух экземплярах.

Космонавтов жители Угрюмой планеты и слушать не стали: напишите, мол, в двух экземплярах, кто вы, откуда, куда и с какой целью летите, и убирайтесь подобру-поздорову.

А космонавты вместо скучных отчётов записали для жителей Угрюмой планеты самые весёлые и добрые сказки, какие только вспомнили, и нарисовали к ним прекрасные рисунки. И когда они улетали, то уже все жители Угрюмой планеты читали, перечитывали, переписывали и даже сами сочиняли сказки и рассказывали их друг другу.

— Сказки спасут планету! — радовались космонавты, улетая. — Что-что, а сказки не будут пылиться в архивах!

Сказки старой тряпичной куклы

Ветер

— Было это давным-давно, — сказала старая-престарая тряпичная кукла. — Я ещё совсем новёхонькая была и жила в деревне у двух сестёр. Которая постарше, младшую нянчила, а младшая — меня.

Уехали как-то отец с матерью на ярмарку в дальнее село. Мы остались одни. Девочки как могли по хозяйству управились, забрались на печку спать и меня с собой взяли.

Проснулись среди ночи. Слышим, кто-то гудит, воет, свищет. А избу свою не узнаём. Она выше стала. Из окон серебряный свет льётся, полна изба серебряного света. Занавески на окнах, самовар на столе, скамейки, чугуны, ухваты — все на себя непохожие, до того нарядные, будто в гости собрались или гостей ждут.

Вдруг распахнулась дверь. Зазвенели пустые вёдра на лавке в сенях. Зашевелилась старая шуба на гвозде у двери. С громом упала кочерга. Захлопали занавески на окнах.

Девочки лежат на печи ни живы ни мёртвы. А по избе кто-то ходит и вздыхает, ходит и вздыхает.

Старшая сестра, Настя, прижала к себе младшую, Мотю, и спрашивает:

— Кто там по дому ходит, спать не даёт?

Тут к печи подошли, вздыхает кто-то, стонет, плачет.

— Ты кто? — спрашивает старшая сестра. — Если станешь нас обижать, лучше уходи!

— Ветер я! — послышался голос. — Всего только Ветер.

— Ты чего плачешь, Ветер? — пожалели его девочки. — Замёрз или боишься кого?

— Кого мне, Ветру, бояться? — отвечает ночной гость. — Я ли замёрзну?

— А что ж