Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945 - Фридо фон Зенгер

Итальянские солдаты ничуть не хуже и не лучше, чем в любой другой стране. Все люди по природе своей привязаны к семье, любят жизнь и мир. Любить войну, конечно, противоестественно. Она привлекает скорее одинокого, ищущего приключений мужчину, чем отца семейства. А в жизни страны отец, глава самой маленькой ячейки общества, важнее, чем какой-то бесшабашный юнец, который окажется на войне первым принесенным в жертву. Для итальянца, который так много времени проводит в семье, этот фактор был более важен, чем для немца. Если отец большого и молодого семейства погибает на войне, это вызывает только горе и скорбь.

И до времен Муссолини Италия умела воевать, как иначе она смогла выдержать тяжелые затяжные бои у Исонцо в Первую мировую войну? Пьемонт стал колыбелью итальянской военной доблести. За исключением Пруссии, ни одна династия в Европе не была столь воинственна, как Савойский дом. Именно действия пьемонтских батальонов объединили Италию, осуществив мечту многих поколений. Об этом свидетельствуют многочисленные воинские памятники.

В Турине и его окрестностях было несколько военных училищ. Пьемонтское дворянство, как и прусское, ставило службу в армии выше, чем любую другую государственную службу. Дисциплина в ней была отличная. В Пьемонте стояло также много альпийских частей. Это было лучшее, что создала итальянская армия. Гордые, невозмутимые, на вид не слишком дисциплинированные, но весьма надежные воины, прошедшие суровую подготовку, привычные к ночевкам среди вечных снегов с самыми простейшими припасами. Это были великолепные солдаты, гордости и скромности которых я всегда отдавал должное, где бы их ни встречал. Итальянский флот тоже был хорош, хотя с ним я сталкивался мало.

Моя служба в комиссии по перемирию позволила мне изучить менталитет и характер офицеров итальянского Генерального штаба. Особенно в первое время, когда итальянская часть комиссии была укомплектована выдающимися людьми. Ее глава, генерал Пинтор, подчинялся только Бадольо[12]. Военный колледж в Турине вел серьезные исследования в области военной науки, особенно военной истории. Среди итальянских офицеров было много специалистов по отдельным историческим периодам, публиковавших свои труды. Перед повышением в звании им приходилось сдавать экзамены.

В Турине германская делегация и итальянские офицеры в чине полковника и выше занимали отель «Принчине-ди-Пьемонте», небоскреб в центре города. С одиннадцатого этажа, на котором мы жили, виднелась цепь серебристых вершин, возвышающихся над остальным миром и сверкающих вечными снегами.

В отличие от германской комиссии по перемирию в Висбадене итальянская комиссия не реквизировала этот отель, и он до сих пор был заполнен обычной публикой, что делало нашу жизнь более интересной. Итальянские офицеры проживали в отеле со своими женами. Германская делегация пользовалась такими же привилегиями размещения в нем, какие были предоставлены итальянской делегации в Висбадене. Однако П. долгое время не удавалось отправиться в столь дальнюю поездку, поскольку, подобно тысячам других немцев, желающих путешествовать, она не могла получить разрешение от партийных чиновников. Ей никак было не доказать, что ее поездка будет «способствовать продвижению национал-социалистических идей в умы других народов». Тем не менее, благодаря вмешательству Высшего командования сухопутных войск осенью 1940 года она приехала ко мне.

Отношение итальянских генералов и политических деятелей к своему германскому союзнику, несомненно, претерпело изменение за период между временем предвоенным и нынешним, когда кампания во Франции завершилась. Перед войной Италия ощущала себя «на коне». Успешная война в Абиссинии в 1935-1936 годах повысила мнение итальянцев о себе. Эта победа была хорошо подготовлена и сопровождалась лишь незначительными потерями. Кампания не стала настоящим экзаменом для итальянской армии, так как противник был слишком слаб.

Недостатки итальянских вооруженных сил не укрылись от внимания нашей военной миссии в 1938 году. У них не было современных эффективных танков, а следовательно, они не были оснащены для ведения войны в современных условиях. Поэтому итальянское правительство стремилось избежать войны и внушало эту мысль своему германскому партнеру. Различие между двумя нашими позициями определялось тем, что граф Чиано[13], зять Муссолини, больше всех ратовал за мир. Подобным же образом действовал и Генеральный штаб во главе с Бадольо, но только по той причине, что знал слабые места своей армии. Надежные люди говорили, что фашистский режим даже пренебрегал вооружением, потому что стремился поддерживать свою популярность, ставя на первое место социальные реформы. Люди сведущие сожалели о завоевании Абиссинии, вызвавшем вражду между Италией и Великобританией и внушившем неискушенным массам мысль об итальянской военной мощи.

Независимо от критического отношения к внешней политике Муссолини, итальянский Генеральный штаб с подозрением смотрел на гитлеровские успехи в Польше, его давно беспокоила перспектива оказаться втянутым в этот конфликт. Но если бы Италия уклонилась от войны, ей оставалось бы рассчитывать на отношение своего партнера как к второстепенной державе.

Те, кто выступал за сдержанность, какое-то время одерживали верх. Италия сохранила нейтралитет в войне с Польшей. Когда я приехал в Турин, в позиции нашего итальянского партнера просматривалось два различных аспекта. Масса несведущих были в восторге от германского успеха во Франции и одобряли своих фашистских лидеров за то, что в данном случае они оказались «на правильной стороне», то есть на стороне победителей. В Италии, как и в Германии, в армии и МИДе было некоторое число недальновидных приверженцев партии, презиравших скептицизм, как признак слабости и недостаточной уверенности в превосходстве тоталитарных систем. Именно такие люди вместе с партией подтолкнули вступление в войну. Немцы в миссии не могли, естественно, открыто обсуждать подобные вопросы с другими. Но они видели ту пропасть, которая даже в Италии разделяла легковерных оптимистов и специалистов в военной области, судивших об обстановке более серьезно. Любого, кто недостаточно возносил хвалу германской армии, называли скептиком. Таковыми считались глава итальянской комиссии по перемирию генерал Пинтор и его начальник штаба граф Джели.

Благодаря генералу Генриху фон Штюльпнагелю, возглавлявшему германскую комиссию по перемирию, меня назначили руководителем миссии. К счастью, этот высокоодаренный человек и его компетентный начальник штаба полковник Беме правильно оценивали наши объективные доклады об обстановке. Эти доклады составлялись абсолютно независимо от нашего посольства в Риме.

Однако генерал фон Штюльпнагель понимал, что не должен получать от нашей миссии связи «политический репортаж», поскольку ему казалось, что это функция посла. Вероятно, германское министерство иностранных дел, имевшее своего представителя в комиссии по перемирию, дало ему указания на этот счет. Очень скоро стало ясно, что «неполитический» доклад по такому политическому вопросу невозможен. Комиссия в Висбадене выражала признательность за все присылаемые нами сообщения и сама решала, какую их часть пересылать в ОКБ, которому она подчинялась.