Прыжок - Симона Лапперт

полу, Финн прошел в спальню. За плечом Ману блестел стройный стальной силуэт безупречно отполированной рамы гоночного велосипеда «Пинарелло» с облезлой надписью «Банесто» — логотипом испанского акционерного общества, спонсировавшего Мигеля Индурайна, когда тот в девяностых носился по асфальту с инопланетной скоростью. Большой Миг, который, как и Финн, был слишком рослым для этого вида спорта, да к тому же с кривой спиной, с непревзойденной элегантностью пять раз подряд выиграл «Тур де Франс». Еще несколько месяцев назад это сокровище из металла было единственным, что могло заставить сердце Финна биться чаще. Он считал дни свиных глаз, еще отделявшие его от системы шестеренок и переключателя скоростей «Кампаньоло» — от гоночного велосипеда, при виде которого сам Большой Миг пустил бы слезу. Финн рисовал в воображении путешествие в Стамбул или Неаполь: позади лишь былая скука и четырех с половиной килограммовая подседельная сумка с самым необходимым; впереди — великолепно неведомое будущее из разбитых прибрежных дорог, раскаленного асфальта и пустынных горных перевалов. Позже он переправится на корабле в Нью-Йорк для участия в нашумевшей после несчастного случая с одним из участников гонке велокурьеров Аллейкэт: этот жаркий, стремительный город и он, Большой Финн, — среди претендентов на победу. Все это казалось ему таким далеким теперь, когда он смотрел на Ману, которая лежала в его постели и сбивала ему пульс вместе со всеми планами. Ее большие уши раскраснелись то ли от долгого сна, то ли от жары, короткие светлые волосы почти неразличимы на белой подушке. Цвет ее волос напоминал Финну флуоресцентную краску, которой наносили разметку в центре города. «Она светится», — подумал Финн. Ману свела брови, как будто ее ослепили изнутри фарами, и сжала кулаки, казалось, что и ступни тоже сжала — настолько напряглось ее тело, — будто пыталась затормозить, удержаться в падении. Под простыней вырисовывались очертания ее маленьких грудей, но он не осмелился бы прикоснуться к Ману и разбудить ее, хотя понимал по напряженному телу, что ей снится дурной сон. Ману обладала редкой притягательной глубиной, от нее исходила манящая опасность, присущая, как казалось Финну, лишь людям, перенесшим тяжелую болезнь или большое горе; людям, которые боролись с непреодолимым, как с бешеной собакой, и к которым неосознанно тянуло еще невредимых — все потому, что те больше знали не только о жизни, но и о смерти. Именно это делало их особенными. Лео тоже был таким человеком. Финн вспоминал его пристальный взгляд и то, что он почти не моргал. Его лысую голову, а позже и светлый ежик. Он вспоминал огромный сад у дома на Грибницзее, где они проводили дни напролет. Плот, на котором они плавали по озеру допоздна. О стареньких гоночных велосипедах «пежо» и марафонах вокруг озера. О том времени, когда Лео во второй раз потерял волосы. Присутствие Лео действовало как лупа: при нем все ощущалось ближе, больше, резче. День, проведенный без него, казался пустым. И на похоронах, за четыре дня до пятнадцатилетия Лео, Финн чувствовал, что теперь вся его жизнь пройдет впустую.

Но Ману почти не говорила о прошлом. Он знал лишь, что она, как и Лео, делала его мир больше. Он знал, что как бы близки они ни стали, ее глубина никогда не будет принадлежать ему, он может только одолжить ее на время, как снаряжение, которое рано или поздно придется вернуть. К тому же он знал, что должен рассказать ей про свои намерения: про Неаполь, Стамбул, Нью-Йорк, спросить ее, хочет ли она поехать с ним. Спросить себя, что для него будет значить ее отказ.

— Ты забыл выключить кран? — Ману смотрела на него широко распахнутыми глазами, будто не спала только что глубоким сном.

Застигнутый врасплох Финн схватил из-под кровати верхнюю часть своего велотрико и быстро надел ее.

— Почему ты так решила?

— Я же слышу. — Она выскользнула из постели и пошла в ванную.

Финн направился следом и по пути незаметно поднял стакан.

— Тебе это снова приснилось, — сказал он и провел рукой по ее волосам.

Ману обеими руками ухватилась за вентиль, стиснула зубы и повернула его до скрежета. Финн, вставляя стакан обратно в металлический держатель, не смог сдержать смех.

— Что? — буркнула Ману.

— Ты переусердствуешь.

Ману потерла покрасневшие ладони.

— Плохо, что кран течет, — сказала она. Ее голос был еще хриплым и заспанным. — За несколько часов тут накапает столько воды, что хватило бы полить участок размером с твою спальню. Поэтому кран не должен протекать. — Ее взгляд упал на тарелку с надкушенным бутербродом, стоящую возле диспенсера с жидким мылом на углу ванны. — Сегодня день свиных глаз, — напомнила она. — Тебе нужно позавтракать, предстоит долгий день.

— Я пытался — одолел два укуса. Но потом снова подумал об этих склизких глазных яблоках с красными прожилками. Как мячики для пинг-понга. А на них длинные вязкие жилы, серые, как пуповина, только тоньше, и нужно их как-то вытащить из глазниц…

Ману сняла футболку с логотипом «Тур де Франс» 1992 года, в которой спала, затем стянула шорты. Прислонилась к раковине, притянула Финна к себе и поцеловала. Ее волосы пахли свежевыстиранным постельным бельем и соломенной шляпой, которую она носила на работу. Сквозь синтетическое трико он почувствовал жар ее голого живота. Она сунула руку под пояс трико, потом запустила ее еще ниже.

— Что ты задумала?

— Захотелось отвлечь тебя, — прошептала Ману. — А теперь поешь.

Она высвободилась из его объятий и пошла в спальню. Финн быстро затолкал в рот остатки бутерброда.

— Я тоже тороплюсь, — сказала Ману. — Сначала к тому странному типу с китайскими травами, а потом до полудня надо успеть перенести в безопасное место кактус сагуаро с островка безопасности у торгового центра. Они сказали, туда нужно посадить что-то более подходящее, сакуру например. При этом тот кактус растет там дольше, чем я живу на этом свете! — Ману презрительно фыркнула.

Финн жевал, глядя, как она надевает белые трусы, надорванные на кайме, затем зеленый полукомбинезон для работы в саду. Светлая кожа на груди Ману и между ног обозначали места, доступ к которым был только у его рук, по крайней мере, Финн на это надеялся. Все еще сонная, она подпрыгивала на одной ноге в попытке натянуть второй резиновый сапог, потом пошатнулась и опрокинула старое ведерко из-под майонеза, в котором хранились садовые инструменты. Финн был рад, что она одевается, ему уже пора выходить, а в эластичном трико нет места для эрекции.

— О чем ты думаешь? — спросила Ману, бережно собирая с пола инструменты.

— О твоем загаре, — коротко ответил Финн.