Мазохизм смерти и мазохизм жизни - Бенно Розенберг

ужасе, он не сомкнул глаз, лег на краешке кровати и не двигался всю ночь, настолько встревоженным и виновным чувствовал он себя из-за того, что столь легко согласился на это «экономное» предложение. Ничего не произошло, но Даниель вдоволь наигрался своим ожиданием, своим чувством вины и своей тревожностью, и тот избыток приводимых им деталей является очень характерным с этой точки зрения.

История этого пациента является хорошей иллюстрацией к нашему сюжету; в связи с ней я хочу привести некоторые аспекты, на мой взгляд, поддерживающие фрейдовские гипотезы о смысле морального мазохизма.

На протяжении десяти лет, между 20 и 30 годами, у Даниэля произошло нечто вроде остановки жизни: он уединился в родительском доме и ничего не делал. Он «болел», но не страдал ипохондрией или бредом, он болел «нервами», был «уставшим». Он обошел всех невропатологов и нейропсихиатров и перепробовал все виды лекарств и возможные лечения, естественно, за исключением психотерапии, которая, была ему, между прочим, предложена.

Именно к концу этого периода он попробовал релаксационную психотерапию (которая продлилась недолго), о которой я мало что знаю.

Ко мне он пришел спустя два или три года по окончании этого периода «вегетации» и после того, как возобновил прерванные десять лет назад занятия в институте. С мазохистической точки зрения то, что позволило ему отказаться от «болезни» и начать психотерапию, полагаю, было следствием изменения и развития самого мазохизма, идущего от либидинального мазохизма к моральному мазохизму. На протяжении этих десяти лет он чувствовал себя кастрированным, униженным, больным и виноватым в своей болезни, но это был также период мазохистического удовольствия на более либидинальном уровне, ближе к перверсии, нежели к моральному мазохизму. На протяжении всего этого периода он находился под протекцией своей матери[13], которая всегда волновалась по поводу «хрупкого здоровья» своего сына. Он чувствовал себя униженным и презираемым другими членами семьи, особенно мужчинами, в первую очередь, своим братом и зятем. С ними, как и со мной, он чувствовал себя «самым маленьким» среди всех – он был младшим в семье. Моральный мазохизм, переживаемый им со мной, являлся одновременно и пережитком, и развитием его прежнего либидинального (женского) мазохизма.

Ограничусь лишь несколькими элементами, которые имеют отношение к периоду его «вегетации», которые одновременно имеют отношение к его отцу и к его бабушке по линии отца. Он прекратил всякую деятельность после провала на вступительных экзаменах в институт. Эти экзамены являлись началом некоего жизненного плана, предназначенного для него и поддержанного его бабушкой по линии отца. Эта бабушка была настоящим отцом всего семейства, собственницей семейного предприятия, которым она руководила и на котором работали и его отец, и его брат, а его сестра имела свои интересы. Эта бабушка решила сделать его наследником и в будущем – руководителем предприятия (исключая при этом его отца).

Его отец, брат и сестра рассматривались бабушкой как неспособные на руководство; именно он, «младший», станет, благодаря его интеллектуальным способностям, старшим братом не только своим братьям, но и своему отцу. Отец был определен как «слабый»; он был алкоголиком. Именно в таких условиях мой пациент претерпел неудачу на вступительных экзаменах в институт, где он должен был подготовиться к руководству семейным предприятием. Отец пациента не единственный, кто представляет отцовское имаго. Во время войны отец находился далеко, был в плену, а в их доме жили немецкие офицеры. Естественно, что у Даниеля были фантазии об отношениях между этими офицерами и его матерью. Он много играл с немцами, и более всего ему запомнилась игра, в которой один немец его выбрасывал через окно на руки другого немца. Он часто сравнивал меня с этими садистическими и красивыми немцами, как, впрочем, и со своим отцом: с одной стороны, я был для него евреем, следовательно, слабым и, с другой стороны, близким к «фашисту» Мойше Дайяном, красивым, как немецкие офицеры из его детства. Этот двойной образ отца характерен для амбивалентного отношения Даниеля к своему отцу: виновность в том, что он обогнал отца в наследовании (и более любим его матерью) и мазохистическое, пассивное, гомосексуальное переживание наподобие того, что он испытывал с немцами. Речь тут идет о пациенте с депрессивной структурой, который имел несчастье на протяжении долгих лет переживать депрессивный аффект.

Помимо депрессивной структуры, существует невротический сектор, достаточно большой, но хрупкий, ему угрожает депрессивный аффект, которого Даниель старался избежать любой ценой. Его бессознательная гомосексуальность играла одновременно противодепрессивную роль (она предоставляла объект желания, который обходит возможность его потери) и имела невротический эдипов смысл. Мазохизм позволяет принимать эту необходимую гомосексуальность как и присоединенное к ней чувство вины. Либидинально-женский мазохизм Даниэля этим обходным, но также и прямым мазохистическим путем играет противодепрессивную роль; моральный мазохизм присутствует для того, чтобы поддерживать его хрупкую невротическую организацию. Поскольку депрессивная опасность сгладилась, он смог отказаться от необходимости «быть больным» (как на протяжении десяти лет ухода) и забросить либидинальный мазохистический фантазм; переход, таким образом, осуществляется в сторону морального мазохизма, который становится указанием на дефект его невротической организации, вместе с тем и поддерживает ее.

II. Аутосадизм и чувство вины, или мазохизм и происхождение чувства вины

В этой части я коснусь двух проблем, которые, однако, несут в себе общие аспекты, поэтому они рассматриваются вместе. Речь идет, в первую очередь, о четкой роли, которую играет вина в трансформации садизма в мазохизм: невозможно не говорить о том, что вина превращает садизм в мазохизм, известно, что она непосредственно в этом участвует, и мы попытаемся определить степень этого участия. Второй проблемой является само происхождение чувства вины и роль садомазохизма в этом происхождении.

С некоторой точки зрения, эти две проблемы противопоставляются, потому что мы рассмотрим роль вины в происхождении мазохизма; а также вмешательство мазохизма (и садизма) в происхождение чувства вины. Эти две проблемы связаны, как мы увидим, участием аутосадизма в каждой из них.

А. Аутосадизм, или роль вины в превращении садизма в мазохизм

Предложенная проблема важна, потому что, если мы примем во внимание, что чувство вины превращает садизм в мазохизм, не вдаваясь в их концептуальное различие, то из этого следует, что за чувством вины всегда возникает мазохизм. В действительности садомазохистические референции у человеческого существа встречаются постоянно, как, впрочем, и такие, которые имеют отношение к