Всё, чего ты хотела - Луиза Саума

на юг Италии, – сказала Элеанор. – Сняли там домик.

Айрис чуть вздрогнула. Она бы все равно не поехала, но хотела, чтобы ее пригласили.

От Элеанор это не укрылось:

– Хочешь поехать с нами?

– Да, возможно.

– А ты куда-нибудь собираешься?

– Нет, буду работать.

– Ну, и как там дела… э-э… на работе?

Элеанор никогда не произносила вслух название фирмы «Фридом энд Ко». Айрис и сама понимала, что название глупое, но почти все агентства имели такие – якобы позитивные и совершенно нелепые. Да, это была ее жизнь, ничего не поделаешь. А мать всегда мечтала, чтобы она занималась чем-то полезным, например медициной или юриспруденцией.

– Нормально, – ответила Айрис.

– Над чем ты сейчас работаешь?

– Мам, тебя же не интересует моя работа. Не надо притворяться.

– Конечно, интересует!

– Ну хорошо. Сейчас я работаю над стратегией для продвижения нового бренда органической косметики «Фарм».

– А у них хорошая продукция?

– Не знаю. Сама пока не пользовалась. Не успела.

– Хм, – подняла бровь Элеанор.

Мона молчала и внимательно, будто читала газету, изучала меню.

– Как у тебя в школе? – спросила Айрис.

– Все в порядке. – Сестра отложила меню.

– Она недавно победила в конкурсе, – вставила Элеанор. – По математике. Правда, дочка?

– Мам, хватит тебе.

– Здо́рово. Поздравляю. На выходных что делаешь?

– Ничего. Здесь с вами сижу. – Мона, не отрывая взгляда от стола, съела оливку.

Айрис примерно помнила себя в двенадцать лет, но эти воспоминания словно принадлежали кому-то другому. У нее все было хорошо – она заводила друзей, прилежно училась – но под всем этим ощущался низкий гул белого шума. Уже тогда она начинала чувствовать себя подгнившим персиком – дряблым и несладким. В школьном дневнике о ней писали, что она полна энергии, имеет задатки лидера и творческий потенциал, но внутри к ней уже присосался, как паразит, малютка-Смог. Мона была другой. Она себя не прятала. Не стеснялась своей нескладности. Айрис хотелось вытрясти ее из девочки. И предупредить сестренку: «Учись это скрывать, не то жизнь тебя сломает».

– Я в туалет, – вставая, сообщила Мона.

Элеанор проводила ее глазами и, убедившись, что Мона ее не услышит, сказала:

– Она среди лучших в целом потоке.

Айрис, не сдержавшись, рассмеялась.

– Не надо ей завидовать.

– Ей нелегко, – заметила Айрис, – а ты совсем ей не помогаешь.

– Мона не такая, как ты.

– Не такая, как я? В каком смысле? Я хорошо училась в школе. Может, не так хорошо, как Мона, но где я теперь?

– А при чем здесь я?

– Тебя я не виню.

– Айрис, она возвращается. Давай не будем.

Мона плюхнулась на стул и спрятала кисти в рукава, продев большие пальцы через специальные дырки. Подошел официант, они сделали заказ. Элеанор выбрала салат. Ее веки чуть дрогнули, когда обе дочери заказали по пицце.

Когда принесли заказ, голод Айрис куда-то испарился – вместе с остатками самообладания. Отходняк достиг высшей точки, накрыв ее отвратительной влажной плесенью. Она обливалась потом: он струился по спине, тек из подмышек, блестел на лбу, сочился из пор. Ей стоило неимоверных усилий поддерживать разговор. Мысли путались. Она кое-как заставила себя сжевать половину пиццы и выпила две диетические колы, но во рту по-прежнему было сухо, как в песчаной пустыне. Заказать третью колу ей помешал лишь настороженный взгляд матери. Она сделала глубокий вдох, но стало только хуже. Сердце трепыхалось, как испуганная птица. «Неужели мне суждено умереть вот так, давясь пиццей с пеперони и слушая болтовню матери и сестры о школьной ярмарке? Ни та ни другая не заметили ее болезненного состояния – или сделали вид, что не заметили. Айрис пошла в туалет, там ее вырвало, и ей полегчало.

– Ты сейчас куда? – спросила она Мону, когда в туалет ушла мать. – Не хочешь пойти искупаться в пруду?

– Вроде холодно еще, – нерешительно возразила Мона. – И у меня купальника с собой нет.

– Ничего, в белье поплаваем.

– Ну, не знаю.

– Пойдем просто посмотрим. Прогуляемся.

На улице сестры попрощались с матерью и направились вверх по Парламентскому холму, мимо остановившихся поболтать собачников. Айрис радовалась, что Мона согласилась пойти с ней – она была почти уверена, что та откажется и вместе с матерью поспешит домой. Айрис иногда охватывал страх, что она не очень нравится Моне, что та считает ее паршивой овцой – ребенок от первого неудачного брака, принесшего одни разочарования, бедняжка-безотцовщина, – но Айрис тут же одергивала себя: двенадцатилетние так не рассуждают. Ей хотелось быть ближе к Моне, быть, как и положено старшей сестре, готовой ответить на любой ее вопрос, особенно сейчас, когда та стояла на пороге юности – самого дурацкого периода в жизни человека. Но они привыкли к деликатной взаимной отстраненности. Когда Мона росла, Айрис не было рядом. Она училась в университете, работала, проводила время на другом конце Лондона и детьми не интересовалась.

Они пошли к Женскому пруду длинным путем, поднимаясь по зеленому холму. Воздух холодил влажную от пота кожу Айрис. Она боялась, что от нее воняет блевотиной. Рядом с ней Мона казалась такой чистой и новенькой – она ни разу не напивалась, не пробовала кокаина, не гуляла всю ночь напролет. Но, несмотря на пропасть в пятнадцать лет и двух разных отцов, они оставались сестрами.

Они дошли до леска. Под деревьями было намного прохладнее – отсюда последние остатки зимы не желали уходить. Но Айрис они только радовали. Чем холоднее вода, тем быстрее она придет в норму.

– Ты действительно полезешь купаться? – спросила Мона.

– Полезу.

– У тебя ведь даже полотенца нет.

– Ничего.

В пруду, окруженном деревьями, плавали пять или шесть женщин. Здесь ничто не напоминало город, и это нравилось Айрис больше всего. Обычно она приходила сюда летом, в жару, когда в воде и на берегу было полно народу и кругом звенели женские голоса. Но некоторые женщины купались здесь круглый год: они разбивали лед и прыгали в студеную воду. Судя по всему, они относились к другому виду, более стойкому, чем Айрис.

Сестры стояли рядом со спасателями и смотрели, как искрится под солнцем мутноватая гладь воды. Кроны деревьев еще не покрылись пышной листвой, какой украсятся через пару месяцев. Айрис разделась и осталась в черном белье, а одежду сложила поодаль. Кожа от соприкосновения с прохладным воздухом пошла мурашками.

– С ума сошла, – сказала Мона. – Холодно.

– Как думаешь, мне прыгнуть сразу или по лесенке спуститься?

– Прыгнуть легче.

Один из спасателей покосился на них, явно не одобряя робости Айрис.

– Хорошо, прыгаю. – Айрис подошла к бетонному краю пруда и посмотрела вниз.

– Давай! – подбодрила ее Мона.

Айрис высоко подпрыгнула. Холодная вода сомкнулась над головой, приняла ее и держала.