Ретроспектива - Марина Повалей

буднично слетел такой простой вопрос с губ короля.

Прислушалась к себе…

— Хорошооо… — потянулась, разминая каждую косточку, — от такого пробуждения разве бывает худо?

— Чудная ты, Полёвка, — сухая, жёсткая ладонь мужчины вырисовывает дивный узоры на моей спине. Спускается ниже.

Глянула с вопросом.

— У меня на родине ни одна аристократка ни в жизнь не признается, что такие ласки ей удовольствие дают… даже когда дают, — моя рука прокралась к свободной, монаршей ладони, что покоится на каменной груди. — Жеманничать будет, что большое одолжение делает, к телу допускает. А ты… так явно наслаждаешься, что кошка сытая, хоть и мышка, — сцапал сам мою руку, сцепил в замок, — с такой любовницей о своём удовольствии забываешь…

— А… жёны?

Файлирс покосился на меня с удивлением.

— Жена, Полёвка… жена это не про удовольствие. То про политику. Там ни на чело, ни на другие прелести не смотришь… жена должна делу помогать. У короля — приданное принести, границу расширить. Договор о сотрудничестве, торговые выгоды. Там уже, хоть какая она будет. У дворян так же примерно, габариты, разве что помельче… Да у всех. На селе разве ж по-другому? За кузнеца, что всегда работой снабжён или за пастуха… большая разница, за кого дочку отдавать. Да и гулящую да ленивую никто брать не захочет. Жена должна уметь хозяйство вести… У крестьянина — дом да огород держать, у герцога — дворец тоже, поди покомандуй, тут наука надо. Что уж про королеву…

— Выходит, что нет у вас там любви? — принялась рассуждать вслух, — богатства, земли… власть, — накрутила на пальчик завиток на груди, — а любви нет?

— Что мы, не люди что ли? Просто семья — семьёй, а любовь — любовью, — пауза, за которую поймал мою руку, сжал в своей. — Та женщина, которая другая, ей лучше, чем жене. Она не на виду, с неё спросу никакого. Её любит мужчина, и душой и телом к ней стремится. Нужды она ни в чём и никогда не узнает — дворцы, замки, любые драгоценности, чего только не бросишь под ноги той, что люба.

— Ну а дети? — ондолиец не сразу понял, о чём я толкую.

— Ещё один плюс: любовница может вообще не рожать, не подвергать риску свою жизнь. Жить в своё удовольствие.

— А ежели получится ребёночек?

— По-разному. Можно признать, снять с любимой женщины заботу и отправить его в семью, там он будет воспитываться наравне с другими наследниками…

— Чужой женщиной?

Беседа, сама не ведаю отчего, меня заинтересовала. Интересны мне всё же их порядки.

— Какой чужой? Женой. Супруга воспитанием наследников и занимается. Затем и нужна женитьба.

— А если не захочет та женщина, что любимая, с детём расставаться?

Глянул снисходительно, но взъерепенившуюсю меня из объятий выпустил, дал сесть.

— Никто и не заставляет. Выбор есть, можно и оставить, тогда бастардом растить, такое тож не редкость.

— Интересные порядки у тебя… как ни глянь, всё полюбовнице лучше, чем жене, — глянула в окно, убедилась, что солнце только встаёт и время есть ещё, — была бы ондолийкой — вообще бы замуж не вышла. Была бы полюбовницей, сколько век позволит, — скинула простыню, оседлала мужские бёдра, — жаль, что бабий век короткий…

Последнее произнесла едва слышно, насаживаясь сама на готовый ствол, ловя последний, полный любования взгляд, прежде чем закрыть глаза…

Впереди прекрасный день. А день, что начался вот так, плохим быть не может.

Ну и дуры их бабы, будь покойный князь хоть вполовину так умел в спальне и силён мужски, я бы его почитала, как Мать-Землю, хоть итак никогда неуважением не обижала.

Стоило только прогнать утреннюю негу и томление, как заспешила к своим вьёрнам. Те уже терпеливо меня дожидаются, кружа над замком свои танцы, торопятся с доносом. А торопиться было чего. Картина, что они мне показали… не была я к ней готова. Ждала чего угодно, но не того, что как только башенные часы пробили полночь, из ондолийской свиты отделился мужчина, оставив остальных в трактире.

По пустынным, узким мощённым улочками, он пробирается к роще, что аккурат подпирает… подпирала крепостную стену… Прячась в тенях, что отбрасывает низкая, покатая луна…

____________

Тот самый вельможа, с которым Тосэя наша забавлялась.

Кафтан сменил на крестьянский. Неужто думал, что не признает никто?

“А что там голубки наши?” — кликнула Тулупчика, что сидит тут же, на скамейке, двумя лапками держит очередную креветку, что собирался проглотить.

“А всё. Окончилась лубовь. Замуж он её позвал”, — крысиная пасть зачмякала кушаньем.

“И?”

“И усё. Тойка наша хоть и ветреная, но свободу свою любит не меньше, чем ухажёров менять”.

“От ворот поворот, значит…”

Крыс не ответил, заглотил очередного гада. Молчание — знак согласия.

Я с этого… да и с другого Ондолийца за всё спрошу! Был бы кто свой — наказала бы не меньше. Хоть и представить не могу, кто бы из итвозцев на такое мог решиться. Любой горожанин знает — виновного всегда отыщут, редко какое злое деяние у нас без наказания обходится.

Написала казначею. А когда тот прислал мне требуемое, сверху прилетела причка от Вереха: Тосэя просит с княгинюшкой свидеться. Дело у ней личное, деликатное.

Вооружилась талмудом от казначея, лишь взгляд в него теперь пёк меня изнутри, аж дышать, собака, не даёт. Одно дело смириться с потерями. Никто в Итвозе не сумел бы мне возместить убытки от спаленной рощи, но вот этот заморский шутник — явно не последний человек у себя на родине. Последние в сваты с королями не ездят. А по сему: своё я стребовать намерена. Да ещё и сверху… ну это хорошо бы. Попытаться можно.

А пока же Тосэя ждала меня у двери княжеского кабинета, куда я вышла аккурат с тайной тропы.

— Пошли, — чернобровка двинулась за мной.

Как же хороша! Любо-дорого посмотреть! Жалко, что девка замуж не хочет за ондолийца, а то бы можно было такой калым за неё стребовать… ну да ладно. Да и не дочь она мне…

А богатства бы здесь остались, как ни крути…

Не мои то деньги, негоже и горевать по ним!

— Рассказывай.

— За защитой я пришла, княгинюшка. К тебе, больше не к кому, ты одна меня и понять сможешь, и защитить. Страшно мне, — слушаю, вот и слышу, а всё одно: любуюсь. Как коса чёрная на солнце блестит, щёчки гладкие раскраснелись, губы, что малина… Ох, хороша Тосэя! Да она не вельможи, такая и короля достойна!

Чумную, дурную мысль прогнала подальше. У короля тут только одна зазноба, а Тосэю ему лучше бы и вовсе