Цветы под дождем и другие рассказы - Розамунда Пилчер

Универсальный магазин. Почта»

Вывеска над дверью была все та же, какой я помнила ее с детства. Дверь автобуса распахнулась. Я поблагодарила водителя и шагнула на тротуар, за мной вышли еще два-три пассажира, стоявшие позади.

— Да уж, — согласились мы все, — денек неважный.

Мои попутчики разошлись в разные стороны, я же осталась на остановке. Подождала, пока отъехал автобус и стихло за поворотом тарахтенье мотора. Постепенно до моего слуха начали долетать другие звуки. Журчала по камням вспенившаяся от дождя речушка. Невидимые глазу, блеяли где-то овцы. Ветер шевелил верхушки сосен на холме. Знакомый, любимый край, так и оставшийся неизменным.

Родители впервые привезли меня и трех моих братьев в Лахлен на пасхальные каникулы, когда мне было десять. После этого мы стали приезжать сюда каждый год. Жили мы в Эдинбурге, где отец работал директором школы, но они с мамой очень любили рыбалку, так что ежегодно снимали крошечный коттедж у миссис Фаркуэр; сама она жила в особняке, который в деревне называли «Старый дом».

То было чудесное время. Пока родители стояли по колено в воде или часами просиживали в лодке посреди озера, мы с братьями были предоставлены сами себе: носились сломя голову по заросшим вереском холмам, купались в ледяных заводях, голыми руками пытались поймать форель или с рюкзаками за спиной совершали пеший марш-бросок до какого-нибудь живописного уголка. Кроме того, мы принимали активное участие во всех деревенских мероприятиях. Отец, бывало, играл на органе во время воскресной службы в пресвитерианской церкви, а мама давала уроки итальянской техники лоскутного шитья в Женском институте. Мы с братьями ходили на школьные пикники и выступали на концертах.

Но больше всего мне запомнилось не знающее границ гостеприимство миссис Фаркуэр, благодаря которому наши ежегодные каникулы приобретали невиданный светский размах. Миссис Фаркуэр была вдовой и отличалась искренним человеколюбием, поэтому в доме у нее постоянно гостили бесконечные друзья, их дети, племянники и крестники.

И еще внук — единственный сын единственного сына миссис Фаркуэр.

Нас автоматически включали в список гостей на любые мероприятия, затевавшиеся в доме, будь то теннисный турнир, парадное чаепитие, игра в «собаку и зайца» или пикник. Дверь Старого дома всегда стояла открытой, стол в столовой был накрыт для очередной обильной трапезы, в камине в гостиной полыхал огонь, приглашая погреться и передохнуть. Пасха для меня всегда была связана с нарциссами: они сотнями расцветали в палисадниках и стояли в вазах по всему дому, наполняя его своим густым ароматом.

Когда я по телефону сообщила матери, что на месяц еду работать в Релкирк, она сразу же сказала:

— Почему бы тебе не заглянуть в Лахлен?

— Думаю, мне удастся взять выходной. Вряд ли меня заставят работать без передышки. Сяду на автобус и съезжу в гости. Повидаюсь с миссис Фаркуэр.

— О… — Мама внезапно запнулась.

— Ты не хочешь, чтобы я к ней зашла? Думаешь, она нас уже не помнит?

— Дорогая, конечно, она нас помнит и будет счастлива повидаться с тобой. Просто, боюсь, она не очень хорошо себя чувствует… Я слышала, что у нее был не то инфаркт, не то удар… Правда, сейчас она, наверное, уже поправляется. В любом случае, лучше будет сперва ей позвонить.

Но я не стала звонить. Получив выходной, я отправилась на автобусный вокзал Релкирка и села на пригородный автобус. А теперь стояла одна-одинешенька под проливным дождем и уже вымокла до нитки. Я пересекла тротуар и открыла дверь почты. Тренькнул колокольчик и на меня волной нахлынул знакомый запах парафина, смешанный с ароматами апельсинов и гвоздики, а еще фруктовых леденцов.

Хозяйки в магазинчике не оказалось. Она вставала за прилавок, только когда к ней заходили покупатели, которым понадобились марки, или шоколадка, или банка консервированных персиков, или нитки для шитья. Миссис Макларен предпочитала сидеть в задней комнате за занавеской из бус, попивая чай из большой кружки и беседуя со своим котом. Вот и сейчас до меня донеслось ее бормотание: «Ты слышал, Тидлз? Кто же это может быть?» Раздались шаркающие шаги, и сквозь занавеску в зал вышла сама миссис Макларен в цветастом фартуке и коричневом берете, натянутом до самых бровей. Я никогда не видела ее без этого берета. Мой брат Роджер утверждал, что миссис Макларен никогда с ним не расстается, потому что она на самом деле лысая — как полицейский из сериала, который в то время показывали по телевизору.

— Ох, ну и погодка! Что вам предложить?

Я сказала:

— Здравствуйте, миссис Макларен.

Она, нахмурившись, уставилась на меня из-за прилавка. Я стащила с головы вязаную шапочку и встряхнула волосами, и сразу же радостное выражение узнавания озарило ее лицо. Она широко улыбнулась и всплеснула руками.

— Да ведь это же Лавиния Хантер! Какой приятный сюрприз! Бог мой, до чего ж ты выросла! Когда я видела тебя в последний раз?

— Думаю, лет пять назад.

— Мы скучали по всем вам.

— Мы тоже. Но папа умер, а мама переехала в Глостершир поближе к сестре. Братья колесят по всему миру…

— Какая жалость… Это я о твоем отце. Такой славный был человек. Ну а как ты сама? Чем занимаешься?

— Работаю медсестрой.

— Отличная профессия. В госпитале?

— Нет. Я работала в госпитале, а сейчас ухаживаю за пациентами частным образом, на дому. Меня пригласили в Релкирк на месяц помочь с двумя малышами и новорожденным. Я бы и раньше приехала, но тяжело было вырваться.

— О да, ты наверняка ужасно занята.

— Я… я собираюсь навестить миссис Фаркуэр.

— Ах ты боже мой… — Радостное выражение на лице миссис Макларен сменилось тревогой и печалью. — Бедняжка миссис Фаркуэр! У нее случился удар, и с тех пор она чувствует себя все хуже и хуже. Дом уже не тот, каким был в те времена, когда вы носились тут повсюду. Она одна, лежит в комнате наверху, а при ней две сиделки, ночная и дневная. Мэри и Сэнди Рейки все еще там: Мэри готовит, а Сэнди ухаживает за садом, но Мэри говорит, что едят ее стряпню только сиделки, потому что несчастная миссис Фаркуэр съедает разве что пару ложек детского пюре.

— Мне ужасно жаль… Как вы думаете, может, мне не стоит к ней заходить?

— Почему нет? Может, сегодня ей получше, к тому же кто знает, вдруг она приободрится, увидев в доме веселое молодое лицо?

— А к ней больше никто не приезжает погостить? — Грустно было думать о том, что Старый дом стоит пустой и безлюдный.

— Ну, как бы она сейчас стала принимать гостей? Мэри Рейки сказала мне, что единственный человек, которого хочет видеть миссис Фаркуэр, — ее внук Рори. Она сообщила об этом священнику, и он написал Рори, но тот сейчас Америке, и я даже не знаю, ответил ли он на то письмо.

Рори. Внук миссис Фаркуэр. Что заставило миссис Макларен внезапно упомянуть о нем? Я посмотрела на нее через прилавок, пытаясь заметить искорку в ее глазах. Может, все дело в знаменитой шотландской прозорливости? Однако взгляд миссис Макларен был невинен и открыт. Я напомнила себе, что она вряд ли могла услышать, как заколотилось у меня в груди непослушное сердце при первом же упоминании этого имени. Рори Фаркуэр. Я всегда называла его Рори, хотя на самом деле на галльском языке имя его пишется Р-о-а-р-э-й-д-х.