Гончаров приобретает популярность - Михаил Петров

– А чего ж на минутку, – с сожалением оставив работу, вытерла она руки о подол, – заходи уж, коль приехал.

– Даже и заходить не буду, вас отвлекаю, да и самому некогда.

– Смотри сам, а я что тебе хотела сказать-то: тут вчерась, аккурат после твоего отъезда, знаешь кто появился?

– Знаю, баба Люба, появилась Зоя Андреевна с мужем.

– Точно, поди ж ты! А откуда тебе-то знать?

– Были они у меня, просили помочь с поиском дедовского клада.

– Прям для них он его прятал! – поджала старушка губы. – Умные больно, как я погляжу. То-то она позавчера все вынюхивала да выспрашивала. Кофточку мне подарила, вертихвостка парижская. Она там за границами сколько-то лет барствовала, а мы в навозе ковырялись, а теперь нате-пожалуйте! Нет, так не бывает, да и добро-то церковное, зариться на него не моги.

– Я тоже так думаю, баба Люба. А вы знали, что Мария Андреевна несколько лет тому назад ездила к Зое Андреевне в Париж?

– Тю-ю! Что ты говоришь! Откуда ж мне было знать? А нам она арапа заправляла, что в дом отдыха едет. И вправду, вернулась загоревшая. А ты не врешь?

– Да какой же мне смысл вас обманывать?

– И то верно, ну пойдем в избу, что ли? Я сейчас наливочки нацежу.

– Не могу, баба Люба, в следующий раз, я приехал кое о чем тебя спросить.

– Ну и спрашивай, чего стесняешься-то, как неродной.

– Сколько у вас в селе проживает народа?

– Во куда загнул, – удивилась она. – Тебе-то зачем? Десятка три, наверное, наберется, и то не народ, а так – одни старики да старухи.

– А много ли среди них долгожителей? Тех, кто лично знавал Алексея Михайловича?

– Да откуда ж им быть? Померли все, разве что старуха Михеевна, она с десятого года, да бабка Александрова – та малость постарше, да ее внук еще по весне в район забрал. За каким лешим она ему понадобилась, никто не знает. И чего…

– А как мне найти Михеевну? – перебил я бабулины рассуждения. – Она здесь живет?

– А где ж ей еще жить? С дочкой Семеновной она век коротает.

– Далеко ли отсюда?

– Дальше некуда. Прямо через дорогу. Ты у них двух курей раздавил. Нехорошо.

– Нехорошо, – согласился я и прямым ходом отправился через дорогу.

Семеновной оказалась та самая толстая бабка, что появилась на месте происшествия одной из первых. Она, как и баба Люба, ковырялась в огороде, но давалось ей это значительно труднее. Об этом можно было судить по ее тяжелому дыханию и потному, красному лицу. Упреждая ее упреки, я начал первым.

– Здорово, Семеновна! – заходя во двор и уворачиваясь от злющего гусака, бодро поздоровался я. – Как живете-можете?

– Хорошо, – настороженно, ожидая пакости, ответила она. – Кабы еще кур не давили.

– А я за тем и приехал, – весело отозвался я. – Хочу заплатить за материальный ущерб, который я вам причинил.

– Правда, что ли? – заволновалась бабка. – Вы не шутите?

– Нет. Сколько с меня причитается?

– Не знаю, – растерянно заморгала она. – Я их никогда не продавала.

– Мне кажется, что ста рублей будет достаточно, – протягивая ей деньги, решил я.

– Можно и меньше, – боязливо забирая купюру, на всякий случай заскромничала она. – Мы ведь их съели. Одна почти целая была.

– Ну и на здоровье. У вас кваску не найдется?

– А как же, есть квасок. Пойдемте в избу, там у меня мама, она немного не того, но вы не бойтесь, она у меня смирная, худого никому не сделает.

– Она что, совсем ничего не соображает? – разочарованно спросил я.

– Она когда как. То совсем нормальная, а то вдруг в куклы играть начинает, словно дите малое. Возраст все-таки, ей через год девяносто стукнет. Айдати в избу.

Типичный деревенский дом, и внутри он оказался таким же. Пополам перегороженное помещение было чисто убрано и застелено домоткаными дорожками. Единственное, что отличало его от жилища учительницы, было отсутствие книг и обилие фикусов-кактусов. Михеевна сидела возле стола и нянчила разрисованный под куклу чурбачок.

– Мама, нам за кур заплатили, – поделилась с ней радостью Семеновна.

– Хорошо. Купим Ванечке новые пеленки, – обрадованно отозвалась сумасшедшая. – А то наши прохудились, правда, Ванечка?

– Михеевна, вы помните вашего попа, Алексея Михайловича? – не зная, как нужно с ними разговаривать, в лоб спросил я.

– А как же! – лучезарно улыбаясь, отозвалась она. – Как же нам с Ваней не помнить отца Алексия, за веру пострадал батюшка еще в двадцать втором годе, мне тогда чуть больше, чем Ване, было. Иконки он спасал от супостатов, за то и убили его.

– А вы не знаете, в каком месте он их спасал?

– Мы не знаем, правда, Ваня? Никто этого не знает. От лихих людей он их спрятал, а лихие люди его чик – и положили. Мы с Ваней прямо рядышком стояли, батюшкина кровушка прямо на сыночка моего брызнула, оттого и румяный он у меня такой растет. А батюшка сразу упал, а как тут не упасть, если они из тысячи ружей по нему па-а-а-льнули. А ряса у батюшки была че-е-ерная, а по локоток в извести-и-и, и весь подол в изве-е-ести. Ряса бе-е-елая, ряса че-е-ерная, а стала кра-а-асная! А как жалко батю-ю-юшку, а как жалко Ваню-ю-юшку, – подкидывая размалеванную чурку, завыла, заколобродила старуха. – Ой ты, горе-горю-ю-юшко, что широко полю-ю-юшко, мой сыночек Ваню-ю-юшка, нет тебя милей дру-у-ужка!

– Мама, перестань, – кладя ей на плечи пудовые руки, попыталась образумить ее дочка. – Не надо. Вы извините…

– Ничего страшного, я же понимаю…

– Брата моего Ивана на войне убили, а она все не верит… Уж сколько времени прошло… Батя тоже не вернулся… Вот и живем…

– Спасибо за квас. Я, пожалуй, пойду, не буду вас отвлекать…

Выскочив на улицу, я с облегчением вздохнул. Тяжелая это участь – быть свидетелем чьих-то несчастий. Ничего существенного узнать мне не удалось, но оставалась еще бабка Александрова, которую мне предстояло найти в районном селе, вотчине товарища капитана. Пятнадцать километров, отделявшие его от меня, я проделал за десять минут и еще умудрился подвезти крашеную блондинку, пахнущую чесноком и медом. Именно она и показала мне департамент капитана Гордеева.

Дверь его кабинета оказалась безнадежно закрытой. С сожалением пнув ее ногой, я было собрался восвояси, когда меня окликнул одутловатый курносый майор.

– Ты чего казенную дверь пинаешь? – недовольно и подозрительно спросил он. – Нет его, не видишь, что ли? А то долбится, долбится, как дятел.

– А где он у вас болтается? – попер я на него, как на буфет. – Я сотню километров отмотал, и, значит, впустую? Так понимать?

– А что ты хотел? – несколько растерявшись, спросил он. – Что-то срочное?