Там, где бьется артерия - Алексей Макеев

Уточнив еще кое-какие детали, опера попрощались и отправились дальше. Выйдя за калитку и взглянув на часы, Гуров озабоченно отметил:

– Долгонько засиделись… Надо ускорять. Если на каждую встречу будем тратить по часу, то до обеда и половины запланированного не обойдем.

Посоветовавшись, они со Стасом решили ходить порознь, чтобы до прибытия машины из райотдела успеть обойти еще хотя бы по одному двору. Староста согласился, что так и в самом деле будет гораздо лучше, и указал Гурову на небольшой кирпичный дом, виднеющийся из-за разросшейся сливы на противоположной стороне улицы.

– Вон там живут Котовы, Альберт и Евдокия. У них где-то в июне была убита дочь Роза. И точно так же, как и у Артемьичева, у девчонки была прокушена шея и выпущена кровь. К ним вы пойдете?

– Ну а что? Пойду… – Кивнув, Лев направился ко двору, огороженному ветховатым, покосившимся штакетником, а Пал Палыч и Крячко зашагали дальше.

Открыв столь же косоватую калитку, Гуров постучался в окно и увидел вышедшего на крыльцо мужчину средних лет в майке и шортах, явно успевшего «принять на грудь». Все открытые части его тела были украшены характерными татуировками. Судя по этой «картинной галерее», ее обладатель с тюремными нарами был знаком не понаслышке. Недоуменно вытаращившись на незнакомца, «расписной» недовольно поинтересовался:

– Чего тебе? Чего приперся?

– Главное управление уголовного розыска, – строго уведомил Гуров и показал удостоверение.

– Мог бы ксиву свою и не показывать, я ментов за версту вижу, – кривовато ухмыльнулся тот. – А что за дела-то? Опять по мою душу?

– Ну, если есть тому конкретная причина, то можно и по твою душу, – в тон ему ответил Лев. – Хотя вообще-то я по поводу смерти Розы Котовой. Мы поговорить можем?

– Опа! – Котов развел руками. – Опамятовались! Раньше надо было приезжать. А щас – чего уж тут ловить-то? Девку эта… как там ее, чупачупса, что ль… загрызла. Вот. Это надо было еще в июне приезжать и искать.

– Ты с кем там балаболишь? – неожиданно донесся из сеней раздраженный женский голос. – Кто пришел-то?

Из занавешенного цветастой шторой дверного проема показалась женщина лет тридцати пяти в просвечивающей кружевной кофточке и спортивном трико, именуемом трениками, в обтяжку. Оглянувшись на жену, Альберт язвительно пробурчал:

– А чего это ты так вырядилась? Что, мужика постороннего заметила? Ты еще начни перед ним ж…ой крутить.

– Ха! – измерила его пренебрежительным взглядом женщина. – Чья бы мычала, а чья бы и помолчала. Все, заткнись давай! Вы насчет покойной Розочки?

– Да, именно по этому поводу, – подтвердил Гуров и, увидев приглашающий жест Евдокии, следом за хозяевами вошел в дом.

К некоторому его удивлению, обстановка там оказалась довольно-таки небедной. Столы, шкафы, комод, кровати, стулья – все выглядело достаточно новым. На стене висел портрет девушки лет шестнадцати в траурной рамке. Как заметил Лев, войдя в комнату и взглянув на эту стену, Альберт отчего-то поспешил отвернуться и плюхнулся в фасонистое, явно дорогое кресло. «Видимо, где-то на Северах работает на вахте…» – догадался он, изучающе взглянув на хозяина.

Расположившись на диване и категорично отказавшись от «ста граммулек», предложенных Евдокией, Лев задал дежурные вопросы по происшедшему с дочерью хозяев. То и дело срываясь на перебранку, те рассказали, что их Роза девушкой была необычайно скромной, умницей и красавицей. Но почему-то очень невезучей. Подружек у нее было мало, с парнями тоже не ладилось…

– Да это все проклятые штучки-дрючки ведьмы Наирки! – в сердцах объявила Евдокия. – Она, между прочим, не только на Розочку нашу порчу наводила. Она тут многим умастырила так, что весь хутор клянет ее на все лады.

– Она, она, сволочь! – поспешил поддержать мнение жены Альберт. – Только из-за нее все наши беды. Она и смерть наколдовала нашей дочке!

«Похоже, эта Наири стала очень удобным козлом отпущения для немалой части здешних хуторян, – мысленно резюмировал Гуров. – Теперь что угодно, даже собственную дурость, можно списать на ее колдовство. Ну, артисты!..»

В ответ на его просьбу рассказать о последнем дне жизни Розы и глава семьи, и его спутница жизни отчего-то конфузливо замялись. После череды всевозможных междометий, они наконец признались, что тем днем с самого утра на всю катушку отмечали возвращение Альберта с северных нефтепромыслов, поэтому сказать чего-либо вразумительного не могут.

– Хорошо, раз не можете рассказать об этом, то хотя бы вспомните, от кого и при каких обстоятельствах вы узнали о смерти дочери?

Лев старался говорить абсолютно нейтральным тоном, хотя его так и подмывало бросить: «Алкашня вы, алкашня продувная! Как так можно было надраться, чтобы о дочери не вспомнить?»

Немного подумав, Альберт сказал, что горестную весть им принес пастух Алексеич. Тот, ранним утром выгоняя стадо, неожиданно заметил пару ворон, которые на краю луга крутились подле зарослей шиповника. Заподозрив неладное, пастух подошел к кустарникам и в густой траве увидел в луже крови лежавшее навзничь тело Розы. Он тут же поручил Костюше присматривать и за стадом, и за своей страшной находкой, а сам созвонился со старостой и лично сходил к Котовым сообщить о случившемся с их дочерью.

– Мы сразу туда побежали, – изобразив горестный всхлип, подхватила Евдокия, – девочку нашу забрали домой. Обмыли ее, обрядили… Потом приехали полиция и «Скорая». Ну, посмотрели, пошушукались меж собой, а нам вообще ничего не сказали. Вроде того, необъяснимый случай. Мы только и услышали от них: хороните. И все… До сих пор никто ничего нам так и не объяснил.

– Ну а по селу разговоры не ходили, где и с кем в тот вечер была Роза? – выслушав ее, снова спросил Гуров. – С кем-то она встречалась же! Вон, судя по портрету, девушка была очень симпатичная, у такой не могло не быть парня. Или вы не в курсе и об этом?

– Сами, поди, слышали, что мать всегда о детях узнает последней… – сокрушенно констатировала хозяйка дома. – А у Розы в ухажерах был этот… Как его? Федька Мелецкин.

– Ты чего болтаешь-то?! – сердито махнул рукой Альберт. – Она с ним еще за месяц до этого распростилась. Последние разы дружились они с Мишкой Романчуком.

– А вы не знаете, у Розы с кем-нибудь была переписка? Или, может, она вела дневниковые записи? – Лев перевел испытующий взгляд с Альберта на Евдокию.

– А, да! Вела… – утвердительно кивнула Евдокия. – Вы хотите посмотреть?

– Разумеется! – подтвердил Гуров.

– Чего-чего ты там сказала? – отчего-то вдруг встревожился хозяин дома. – Розка вела дневник? А почему об этом я не знаю?

– А тебе-то чего? – язвительно прищурилась его «половина». – Твоя тут какая печаль? Она его прятала и писала так, что хрен разберешь. В смысле, слова какие-то нерусские. Ща принесу…

Она вышла в сени и вскоре вернулась оттуда с общей тетрадью в зеленой обложке. Пролистав страницы, исписанные круглым, вполне разборчивым почерком, Лев с полпинка понял суть того, как Роза шифровала свои записи. Она просто меняла местами первую и вторую половины слова, и поэтому написанное ею: «…Равче у баклу лбы койта ешкип!..» – можно было понять как: «…Вчера у клуба был такой кипеш!..»