Седьмое небо в рассрочку - Лариса Соболева

– Что ты там ищешь? – спросила она без тени насмешки.

– Звезды, – отозвался он. – Их нет.

– В городе много света, поэтому не видно звезд.

– А я думаю, они обходят стороной города, здесь им нечего делать.

Люка предпочла бы, чтобы сейчас Хок смотрел не в бездну над головой, тем более там ни черта не видно, а в ее глаза. Сказать, что она влюблена в него как кошка, – это будет неправдой, но парень он что надо, а физиологию никто не отменял. Правда, Хок мягок, пожалуй, слишком. И сегодня замешкался, не стрелял, а застрял у трупа Ана. Но это потому, что он новичок в команде, не привык к работе. Впрочем, ей нравится в нем мягкость и человечность, а ее жесткости хватит на двоих, жаль, поползновений он не делает, только смотрит на нее украдкой, ну и дурак.

Она включила свет в прихожей и, переступив порог, замерла, ощутив на затылке дыхание. Люка резко обернулась…

– Не слышала, как ты подошел.

– Зачем Гектор это сделал? – произнес тихо Хок.

Не ответив, она ушла на кухню, но он догадался: этот же вопрос сидит и в ее голове. Хок поплелся туда же, на кухню, и, прикурив вторую сигарету, наблюдал, как Люка готовит еду, не делая при этом лишних движений. Она точна, как логарифмическая линейка.

Салон внедорожника заполнился клубами дыма, щипало глаза. Неожиданно шеф выплюнул сигарету в окно, Южину показалось, он принял какое-то решение, водитель весь собрался и приготовился к приказам. Ошибся. Шатунов продолжал молчать, пока в джип на заднее сиденье не запрыгнул Марин.

Положа руку на сердце, Южин этому парню завидовал. Без злобы. Скорее, его зависть сродни восхищению. Южин уже никогда не будет таким молодым – Марину тридцать три года; не был и не будет высоким, с надутыми бицепсами, с шеей быка и физией, от которой тащатся что девчонки, что бабы. Никогда Южин не был самоуверенным и довольным, наверное, жить с этими ощущениями легко и весело, но некоторым не суждено узнать, как это – жить с чувством удовлетворения и легкостью в душе. Вероятно, поэтому Марин улыбчив, слегка нагловат, раскрепощен. Южин устыдился: о чем он думает в эту жуткую ночь!

– Ну что там? – заерзал Шатунов.

– Погибшая отстрелила две обоймы…

– Это я видел, – прервал Шатунов, а добавил тихо: – И слышал.

– Не перебивайте, Леонид Федорович, – мягко осадил его Марин, и Шатунов стерпел, потому что понял: парню удалось кое-что узнать. – Ее застрелили профессионалы, с их стороны было только четыре выстрела – все по цели.

– Четыре? – поднял брови Южин, повернувшись лицом к Марину. – Всего-то? А палили, как на войне.

– Вы слышали, как стреляла Ксения Эдуардовна, – сказал тот. – А киллеры, полагаю, воспользовались глушителями. Ни один уважающий себя профессионал не устроит концерт для тех, кто спит.

– Но четыре! – не успокаивался Южин. – А как догадались?

– Четыре гильзы, четыре дырки в теле – что тут догадываться, Южин? Теперь труп мужчины… В него стреляли дважды. Когда он был живым, вошел в помещение под крышей один. Ксения Эдуардовна выстрелила в него и убежала за перегородку. Сообщники, прибежав на выстрел, не могли войти – мешал труп. Его немного сдвинули, о чем говорит кровавый след на полу. Ну а потом они стреляли. Но! Когда уходили, выстрелили в затылок своему товарищу! Больше некому было стрелять. Стволы забрали – экономные ребята, кстати, это неправильно.

Южин и Шатунов мысленно воспроизводили картину со слов Марина, а описал он достаточно красочно, раз даже водителя смутила логика убийц, о чем он тут же заявил:

– В мертвого?! Они что, привидений боятся? Так привидению один хрен, сколько пуль получило тело.

Что на это скажешь? Марин рассмеялся, тут же осекся, вспомнив, что повод для смеха неудачный, и извинился перед Шатуновым:

– Простите. Южин, если б ты любил боевики про крутых пацанов, то знал бы, что, когда в человека стреляют с близкого расстояния, будет два отверстия от пули: входное и выходное. Входное – маленькая дырочка, а выходное может распанахать так, что родня не узнает. Следовательно, в труп стреляли, чтобы… что?

– Родня не узнала? – с сомнением произнес Южин.

– Молодец! – ударил его в плечо Марин. – Имея портрет убитого, выйти на преступников, возможно, было б несложно. Убийцы изуродовали лицо, чтоб усложнить поиски, но пропустили одну деталь.

– Какую? – обернулся Южин.

– Отпечатки пальцев. Времени прошло мало, у трупа отпечатки сохранились, как у живого. Если они есть в базе данных, я имею в виду базу данных преступников, личность выйдет из тени.

– Личность не скажет, кто ее нанял, она убита, – угрюмо констатировал Шатунов.

– Согласен, это заказуха, – сказал Марин. – Заказчика, как водится, не находят…

– Совсем? – опечалился шеф.

– Исключения только подтверждают правило.

Ответ не удовлетворил Шатунова, он шумно засопел, заерзал и, толкнув в бок Южина, буркнул:

– Поехали. К месту аварии. – А через некоторое время произнес: – Но исключения все же бывают.

Эта часть дороги – ветка от основной, проложили ее лет сорок назад. В те далекие времена качественная дорога нужна была для перевозок сельскохозяйственной продукции – зерна, живности и т. д., таким образом разгрузили основную дорогу. И сейчас возят ту же продукцию, правда, в меньшем количестве, но, экономя на бензине, едут по основной дороге (она же короче), создавая пробки. А здесь всегда пусто.

Южин затормозил на обочине. Четыре человека, отдыхавшие на травке, поднялись на ноги, встречая шефа, были они чуть целее угробленных автомашин. Стас придерживал рукой платок, который приложил к ране на голове, потеки крови на его шее успели подсохнуть, одежда была грязной. Так же выглядели и остальные, одному Гоге относительно повезло, во всяком случае, от потери крови он не умрет. Смотрел Гога в сторону – совесть не позволяла глянуть в глаза шефу.

У кювета Шатунов остановился, рядом с ним встал Южин и присвистнул одновременно с Мариным – пожалуй, сильнее не выразишь отношения к аварии.

Автомобиль Стаса, изрядно пожеванный, видно, пару раз перевернулся, стоял на колесах. Вторая машина повреждена меньше, всего лишь носовая часть, но подлежит ли она восстановлению – на поверхностный взгляд ответ отрицательный. Машина удачно, если можно так выразиться, скатилась с крутого склона и врезалась носом в первый автомобиль. Короче, если б не первая машина, вторая, без сомнения, кувыркалась бы долго и нудно. Но и дополнительный урон первой легковушке она нанесла крупный: задняя дверца вмялась глубоко в салон. Счастье, что сзади не сидел пассажир, иначе его давно баюкали бы ангелы.

– Это что? – после длинной паузы процедил Шатунов, указав подбородком на помятые авто.

Сам по себе вопрос, конечно, дурацкий, задать его мог тот, кому нужен телескоп, чтоб разглядеть корову перед носом. У Шатунова зрение, как у орла, который видит суслика с пятикилометровой высоты, значит, в самом вопросе заложена ирония с вытекающими последствиями. За неполных сорок лет Гоге не приходилось бывать в жестоких переделках, у Шатунова же не служба, а лафа, и так продолжалось лет десять. Но вот представился случай показать себя в деле и лопухнулись так, что теперь Гога не знал, к какой казни готовиться. От ответа не увильнешь, пришлось поведать о коротком и прискорбном приключении: