Резинки - Ален Роб-Грийе

— Должно быть, возможно проверить эти гипотезы по расположению пулевых отверстий, — замечает Валлас.

— Да, иногда такое возможно. Мы имели бы тогда результаты баллистической экспертизы и оружия так называемой жертвы. Но лично я ничем не располагаю, кроме свидетельства о смерти, присланного сегодня утром доктором; на настоящий момент это единственный достоверный документ. Подозрительные отпечатки пальцев могут принадлежать кому угодно, кто приходил днем без ведома служанки; что же касается маленькой двери, о которой она рассказывала инспекторам, то ее вполне могло открыть ветром.

— Вы на самом деле считаете, что Дюпон покончил с собой?

— Я ничего не считаю. Я нахожу, что в этом нет ничего невозможного, если судить по имеющимся у нас данным. Это свидетельство о смерти, которое, впрочем, составлено по всем правилам, не содержит в себе никакого указания относительно характера ранения, которое привело к смерти; и показания доктора и служанки, данные вчера вечером, слишком расплывчаты в этом отношении, как вы заметили. Вам следует прежде всего прояснить эти детали. В крайнем случае, вы могли бы получить от столичного судебно-медицинского эксперта интересующие вас дополнительные сведения.

Валлас говорит:

— Конечно же, ваша помощь облегчила бы мою задачу.

— Но вы можете на меня рассчитывать, мсье. Как только вам потребуется кого-нибудь арестовать, я пришлю вам двух-трех крепких ребят. Жду с нетерпением вашего звонка; мой номер сто двадцать четыре — двадцать четыре, это прямая линия.

Румяная физиономия расплывается в улыбке. Маленькие ручки выставлены на столе, ладони вытянуты, пальцы растопырены. Валлас пишет: «К. Лоран, 124-24». Прямая линия, которая связывает его с чем?

Валлас снова оценивает, насколько он изолирован. Последние велосипедисты удаляются группой к своей работе; оставшись один, поддерживаемый лишь слабым поручнем, он отпускает и эту опору и пускается в путь по пустынным улицам в выбранном им направлении. Никто, по-видимому, не интересуется его делами: двери остаются закрытыми, ни одно лицо не выглядывает из окна, чтобы посмотреть, как он идет. Тем не менее его присутствие здесь необходимо: никто, кроме него, не занимается этим убийством. Это его дело; его прислали издалека, чтобы довести дело до конца.

Комиссар, как и рабочие сегодня утром, смотрит на него с удивлением — может быть, враждебностью — и отворачивается: его роль на этом закончена; у него нет доступа по другую сторону кирпичных стен, туда, где развертывается эта история; его рассуждения нацелены лишь на то, чтобы дать почувствовать Валласу почти совершенную невозможность туда проникнуть. Но Валлас не теряет веры. Несмотря на то, что на первый взгляд ему будет еще труднее — чужой в этом городе и не посвященный ни в его секреты, ни в его обходные пути, — он знает, что его прислали сюда не просто так: как только найдется какая-нибудь зацепка, он без всяких колебаний дойдет до самого конца.

Он спрашивает для очистки совести:

— Что бы вы предприняли, если бы продолжили расследование?

— Оно не по моему ведомству, — отвечает комиссар, — как раз поэтому его у меня и забрали.

— Какова же тогда роль полиции, по вашему мнению?

Лоран чуть энергичнее потирает руки.

— Мы удерживаем злоумышленников в определенных рамках, которые более или менее зафиксированы законом.

— Ну и?..

— Этот злоумышленник нам не дается, он не входит в категорию обычных преступников. Я знаю всех бандитов этого города: они у меня под номерами на карточках; я их арестовываю, когда они забывают об условностях, налагаемых на них обществом. Если бы один из них убил Дюпона, чтобы ограбить его или даже получить какую-нибудь сумму от какой-нибудь политической партии, вы думаете, мы задавались бы еще вопросом, спустя двенадцать часов после убийства, а не самоубийство ли это? Этот округ не так велик, осведомителей тут хоть пруд пруди. Нам не всегда удается помешать преступлению, иногда даже преступнику удается скрыться, но во всех случаях без исключения мы находим по крайней мере его след, тогда как на этот раз у нас полным-полно безымянных отпечатков да сквозняков, которые открывают двери. Наши информаторы ничем не могут здесь помочь. Если речь идет, как вы уверяете, о террористической организации, то надо полагать, что у них есть защита против предателей; в этом смысле у них чистые руки, почище чем у полиции, которая поддерживает столь тесные отношения с теми, за кем надзирает. У нас между честным полицейским и преступником существуют всевозможные промежуточные элементы. На них и держится наша система. К несчастью, пистолетный выстрел, от которого погиб Даниэль Дюпон, был произведен из другого мира!

— Вы знаете, однако, что не бывает совершенного преступления, нужно искать изъян, который должен где-то существовать.

— Где искать? Не обманывайтесь, дорогой мсье: это дело рук специалистов, видно, что у них мало что приходится на случай; но что делает непригодными эти жалкие улики, которыми мы располагаем, так это невозможность связать их с чем бы то ни было.

— Это уже девятый случай, — говорит Валлас.

— Да, но согласитесь, что связать их вместе позволили только политические взгляды жертв и время их смерти. Впрочем, я не убежден так, как вы, что он соответствует чему-то реальному. И даже если допустить такое, это нам дает не много: что мне дает, например, что столь же анонимное девятое убийство было совершено сегодня вечером в этом городе? Что же касается центральных служб, то шансов добиться какого-нибудь результата у них не больше, чем у меня: та же самая картотека и те же самые методы. Они забрали у меня труп, я им его отдаю тем более охотно, что вы мне говорите о том, что у них уже восемь трупов, и они не знают, что с ними делать. Еще до вашего визита у меня было ощущение, что дело не по нашему ведомству, ваше присутствие окончательно меня в этом убедило.

Несмотря на очевидную предвзятость собеседника, Валлас не отступает от своего: можно было бы допросить родственников и друзей жертвы. Но и здесь Лоран не думает найти ничего полезного:

Дюпон вел, как говорится, весьма замкнутый образ жизни, между своими книгами и старой служанкой. Он почти не выходил и редко кого-либо принимал. Были ли у него друзья? Что до родственников, то о них ничего неизвестно, за исключением жены…

Валлас удивляется:

— Он был женат? А где была жена в момент преступления?

— Не знаю. Дюпон был женат всего несколько лет; жена намного моложе его, она наверняка не вынесла его затворнической жизни. Они быстро расстались. Правда, похоже, что время от времени они виделись; попробуйте спросите у нее, что она делала вчера вечером в половине восьмого.

— Вы ведь не серьезно это говорите?

— Напротив. А почему бы нет? Она очень хорошо знала дом и привычки своего бывшего мужа; таким образом ей было легче, чем кому-либо другому, незаметно совершить это убийство. И поскольку она была вправе ожидать от него кое-что по завещанию, то является, насколько я понимаю, одной из немногих, кому была выгодна его смерть.