От судьбы не уйдешь - Кара Уилсон

Она стояла в дверях отделения интенсивной терапии со стетоскопом в руке, ожидая нового поступления. Кто-то что-то сказал, она засмеялась и подумала, что новые поступления всегда попадают на пересменок.

Раненых привезли среди ночи, как она и ожидала. Почти мальчишки, со слишком нежными глазами и слишком юными лицами, с голосами, которые могли лишать сна и разбивать надежды. Джимми не было с ними. Но без него было еще хуже.

Она первая услышала их. Тяжелые, гулкие шаги, столь неуместные в этой опрятной комнате. Она почуяла запах крови, грязи и дыма — запах беды. По коже у нее забегали мурашки.

— Нет…

Дверь распахнулась, но это не была обычная каталка. Это вошел раненый. Вошел юноша с остекленевшими глазами и оскаленным ртом, с прижатыми к животу руками.

Мэдж бросилась к нему, отвела его руки и увидела кровь. Увидела рану и начала действовать. Подняв глаза, она заметила другого юношу с забинтованной головой, протягивающего к ней руки. Она подбежала к нему, взывая о помощи, но рядом никого не было.

Она огляделась, инстинктивно ища бинты, которые в палате интенсивной терапии всегда были под рукой, но палаты уже не было. Вместо нее был барак из гофрированного железа. Яркий, слепящий дневной свет лился через распахнутые двери, куда входили все новые раненые. Их сильные, юные тела истекали кровью, а глаза казались бесконечно старыми и печальными. Никто из них не кричал и не стонал. Они спрашивали. Они просили: «Помогите моему другу… Найдите моего брата… Где наш сержант?.. Пожалуйста, сестричка, пожалуйста…»

Их становилось все больше и больше, сначала десять, потом двадцать, пятьдесят, сто… Они толпились вокруг, падали и умирали у ее ног, а она ничего не могла сделать. Ее руки, халат и туфли были залиты кровью, а мальчики молча молили ее о помощи, но она не могла шевельнуться, не могла вздохнуть, не могла…

— Стоп!

Мэдж обнаружила, что стоит на ногах, мокрая от пота, задыхающаяся и перепуганная. Через окно лился мягкий лунный свет, но ей все еще виделись лица ребят, удивительно похожих на Джонни. Она слышала скрип деревьев под ветром, и ей чудился рокот самолета. Запах цветов казался ей запахом крови и смерти.

Острая боль пронзила сердце, будто она умирала вместе с ними, и она машинально подняла руку, словно пытаясь оттолкнуть от себя навязчивое видение.

— Пожалуйста, Господи, — горестно взмолилась она, крепко зажмурившись. — Останови их. Останови их! Сделай так, чтобы они ушли…

Она не слышала собственных рыданий, не замечала, что лицо залито слезами, а ногти впились в ладони. Она знала только, что надо бежать. Скорее бежать из этого страшного, смертельно опасного места.

Она побежала. Босиком, в ночной рубашке, шлепая подошвами по деревянному полу, судорожно цепляясь за перила лестницы. Ей казалось, что стены вот-вот обрушатся на нее.

А ведь она пыталась отвести беду. Она выпила с полбутылки вина и не ложилась спать, беседуя с Майклом, пока глаза не стали слипаться. Она так боялась снова увидеть Джимми, что пошла в постель, только когда ей показалось, что она достаточно выпила, чтобы ничего не чувствовать и не видеть. И она не видела его. Но видела других.

Ночной воздух овеял ее мокрое от слез лицо, и она остановилась в двадцати шагах от крыльца. Позади нее хлопнула дверь, и где-то по соседству залаяла собака. Мэдж потопталась на траве и ощутила босыми ногами росу. Она запрокинула голову и увидела небо, темное вирджинское небо, не имеющее ничего общего с удушливыми корейскими ночами. Она глубоко вдохнула сосновый воздух и уловила слабый запах табака.

Мэдж остановилась как вкопанная.

— Что вы здесь делаете? — осведомилась она, невольно чувствуя облегчение.

Майкл с дымящейся сигаретой в руке выступил из тени и подошел поближе.

— Да ничего, просто удовлетворяю вредную привычку, — сказал он. — Вот захотелось покурить.

Ей тоже захотелось. Она не курила с тех пор, как родила Джонни. Боже мой, как же ей захотелось сейчас закурить, чтобы успокоиться! Она все еще прикидывала, как бы поделикатнее попросить у Майкла сигарету, как вдруг увидела перед собой раскрытую пачку. Мэдж не задумываясь взяла предложенное. Она знала, что это было глупо и ничего не решало.

— Я вас не разбудил? — мягко спросил он.

Мэдж засмеялась, затянулась и тут же закашлялась.

— Нет, — проговорила она наконец. — Вы меня не разбудили.

Мэдж ужасно устала, ей хотелось, чтобы все скорее кончилось. Она не представляла, что будет так холодно. Но она знала, что Майкл обещал помочь, и вот он здесь, в четыре часа утра.

Он, казалось, внимательно рассматривает верхушки деревьев на краю лужайки.

— Хотелось бы мне, чтобы уже был октябрь, — застенчиво признался он. — Большинство людей любят весну. А мне милее листопад.

— И безлунные ночи, — без раздумий добавила Мэдж.

Майкл слегка кашлянул.

— Да, безлунные ночи. Знаете, почему я люблю ремонтировать старые здания? Потому что мне нравится возвращать к жизни то, что как будто бы обречено на гибель. Я очищаю стены от грибков и плесени… Боже мой, как я ненавижу запах плесени.

Мэдж засмеялась, удивленная.

— А я ненавижу мух, — призналась она. — Все лето не расстаюсь с мухобойкой. Дети называют меня «терминатор».

Ей стало лучше и уже не хотелось бежать. Она выразительно взглянула на Майкла: понял ли он ее? Да, понял. Понял без объяснений.

— У меня тоже есть пунктик, — легко и дружелюбно откликнулся Майкл. — Я не сяду за стол, если увижу рыбью голову Я скорее съем крысу, чем рыбью голову.

Мэдж усмехнулась. Ей было безразлично то, о чем он говорит. Она вдруг поняла, что ей нужен мужской голос, простое человеческое участие этого сильного, уверенного в себе человека.

Она уже немолода. И поэтому ее не очень волновали густые волосы и пышные усы Майкла. Но очень импонировали его мудрость и терпение. И его юмор. Майкл Джордан сумел заставить Мэдж улыбнуться. Он заставил ее почувствовать, будто она только что вернулась домой после долгой и трудной дороги. А она не могла этого сделать долгие, долгие годы.

— Хотите поговорить об этом? — просто спросил он.

Мэдж нехорошо усмехнулась.

— Я вам говорила — я разговаривала об этом. Не помогло.

— С ветеранами?

— Со всеми, кроме этих козлов из неврологической клиники… Впрочем, и с ними тоже. Они предположили, что у меня в пище не хватает каких-то металлов.

— А позже не пробовали?

— У меня не было времени, — сказала она. — С тех пор как родилась Джесси, у меня никогда не было времени. И вообще, на что мне было жаловаться? На плохую пищу? На ужасные жилищные условия? На жертвы и потери? Я пробыла там год. У меня было все, что необходимо женщине — от губной помады до тампаксов. Я питалась бифштексами, имела крышу над головой и ватерклозет, который иногда действовал. В спокойные дни — а их было немало — можно было пойти искупаться. В конце концов, корейцы только однажды подняли настоящий шум непосредственно вблизи нашего госпиталя. Все остальное время я отрабатывала свои двенадцать часов, а потом играла в волейбол. А теперь у меня кошмары. Да ведь это ничто по сравнению с тем, что привезли оттуда другие!