Лорд Галифакс: Святой Лис - Моргана Девлин

Тогда в обязанности территориальной армии Великобритании не входило ничего, кроме охраны поставок грузов и мостов. Спокойная обстановка йоркширского побережья не внушала новоиспеченным солдатам страха, более того, расхолаживала. Однажды, когда их полк был поднят по тревоге в 2 часа ночи и построен на берегу для предполагаемой встречи немецкого десанта, солдаты просто забыли взять с собой оружие. В другой раз при такой же ситуации командующий ими полковник не досчитался одного новобранца. Оказалось, что здоровяк из Шеффилда остался в лагере, посчитав, что раз речь идет о настоящих сражениях с немцами, а контракт территориальной армии этого не предусматривает, то ему вовсе не обязательно выполнять приказ100.

И все же воевать даже таким щадящим образом Эдварду Вуду не нравилось: «Для меня двумя доминирующими эмоциями войны, несомненно, стали скука и страх; и хотя страх мог быть острым, скука была куда более постоянной»101. Пытаясь как-то скрасить серые фронтовые будни спустя год унылой службы у моря, Вуд подумывал о том, чтобы продолжить службу во Франции, куда их полк командировали. Каждый солдат должен был решить самостоятельно: поедет ли он на континент в рамках условий уже другого военного контракта. Лорд Чарльз не высказывался ни за, ни против: «Есть только одна вещь, которую я знаю наверняка, уедешь ты или останешься, все мы будем одинаково в руках Бога»102.

И хотя военная карьера сына честолюбивого лорда Галифакса, конечно, волновала, он был погружен в другую проблему. Запрет на домашнее пивоварение, введенный в Великобритании на время войны, грозил нанести удар по производству фирменного пива Хиклтона. Лорд Чарльз отказался выполнять это распоряжение правительства. Более того, он посчитал подобное личным оскорблением и послал сердитый отказ на предложение, чтобы он подал пример, прекратив варить хиклтонское пиво.

Занята проблемами была и жена Вуда Дороти. Их имение Темпл Ньюсам, полученное в наследство от тети Эмили, было отдано под военный госпиталь, и Дороти управляла им, помогая раненым и беженцам, которые стали стекаться в Великобританию и для которых война не представлялась такой скучной, как для капитана Вуда.

Видя, что семья погружена в свои дела и никакого дела никому до него нет, Эдвард Вуд принял решение командироваться во Францию: «Восторженные военные пророки, официальные и неофициальные, время от времени предсказывали прорыв немецких линий, когда к ним присоединится наша кавалерия, что гарантировало бы стремительное подписание мирного договора в Берлине.

Нас периодически перемещали вперед или назад относительно пехоты, чтобы исследовать участок боевых действий; но это не было непосредственной линией фронта, и “Клуб Кавалерии” постепенно вынужден был признать, что дни, когда мы, выхватив мечи, скакали галопом на лошадях в первые месяцы обучения на песках Скарборо, вряд ли повторятся. Таким образом, мы продолжали выполнять различные рассеянные и неприятные обязанности, тратя много времени и энергии на подгонку лошадей, которую никто не хотел делать, и в конечном счете вовсе сменили коней на велосипеды для более оперативного перемещения и уменьшения бесполезной траты времени»103.

Эдварда Вуда назначили командиром подразделения и пожаловали чин майора. В качестве майора получив солдат под командование, он был строг со своими подчиненными, многих из которых лично знал по Йоркширу. Как вспоминал его сослуживец: «Он был строгим педантом с острым глазом, отслеживающим каждую деталь. При контроле комплекта ничто не избегало его внимания. После марша, когда приезжали командиры, он вручал им докладные записки, в которых перечислял список оборудования, потерянного его солдатами на марше, и потерявшие становились в конце строя. Но никто не негодовал на это, и драгуны быстро поняли и отметили, что его строгость заставляла их становиться лучше и что солдатская служба ведется лучше так, чем под свободным контролем со слабой дисциплиной. Он был любим, уважаем и эффективен»104.

Сменив одну скучную локацию на другую, Вуд радовался тому, что теперь сократил свои отношения с Парламентом. С фронта он без особенного интереса следил за политической жизнью родины: «Да, вижу, что Уинстона105 отправили домой. Я очень рад». Ввиду войны контакты служащих депутатов с Палатой общин были ограничены и сводились к посещениям Вестминстера во времена кризисов: «Хотя никто не может скучать на этой работе больше, чем я, но думаю, что я скрываю это лучше, чем некоторые».

В это же время в Лондоне в разгаре был правительственный кризис, приведший к перевороту в Кабинете 1916 г. Военный министр Дэвид Ллойд Джордж затеял грязную игру против премьера Асквита, не чураясь поддержки лидера консерваторов Бонар Лоу. На тот момент Вуд отсутствовал в Лондоне, да и, будучи рядовым заднескамеечником, вряд ли мог быть вовлечен в эту многоэтажную, действительно недостойную интригу. Асквита ему было по-человечески жаль, хотя он не считал его политику правильной. Унылые военные дни погрузили Вуда в депрессию, и, когда он понимал, что рано или поздно его ждет куда менее унылый, но еще более неприятный ему Парламент, его одолевали невеселые мысли: «Палата общин не моя “сильная сторона”, и, как вы знаете, я не имею там никакого значения»106.

Когда же Вуд все-таки взял положенный отпуск, то решил отстаивать немедленное введение всеобщей воинской повинности: «Я думаю, в будущем могут посчитать экстраординарной вещью то, что на двадцатом месяце войны у нас все еще случаются одна за другой задержки и что мы все еще должны прилагать бешеные усилия по добровольному пополнению армии. Хотя заявления о пополнении нам должны поступать одно за другим»107.

Такая воинственная риторика Вуда была не только отражением его собственных настроений. Он видел и понимал, что британская военная система все еще базировалась на реалиях XIX ст., но XX в. нес в себе совершенно новые и угрозы, и способы ведения войны. Первым бороться с устаревшими представлениями начал Китченер. В августе 1914 г. британская армия насчитывала порядка 700 тысяч солдат, тогда как германская – более четырех миллионов. Китченер вдвое увеличил количество военных, но и этого оказалось мало. Всеобщая воинская повинность была введена к январю 1916 г. и поначалу касалась холостых мужчин в возрасте от 18 до 41 года.