Святы и прокляты - Юлия Андреева

Фридрих потерял отца в три года, а в четыре утратил мать. Однако та успела составить Королевскую Большую курию для управления Сицилией и отчёта Папе-регенту. Она ввела туда четырёх очень дельных архиепископов — Палермского, Монреальского, Капуанского и, право, не помню… Мне кажется, был ещё из Калабрии… Эх, память… Во всяком случае, над всеми был поставлен канцлер Вальтер фон Пальяра, епископ Трои.

— А вы расскажете, как Папа Иннокентий отобрал у маленького Фридриха его корону? — потянув оруженосца за рукав куртки, с любопытством осведомилась Анна.

— И про охоту! Я слышал, что император предпочитал соколиную охоту, — присоединился к сестре Константин.

За окном начали собираться серые лохматые тучи, не иначе как гроза. В зале сразу сделалось темнее. Когда нашли и зажгли дополнительные свечи, по стенам забегали тени. Ударил гром. Анна взвизгнула и забилась под стол, часто крестясь и читая молитвы. Константин сидел как приклеенный над своими записями, нервно кусая губы и, по всей видимости, желая только одного, выказать себя настоящим мужчиной.

За окном полыхнуло так, что на мгновение в зале стало светло точно днём, и тут же ворвавшийся через окно порыв ветра затушил половину свечей. Где-то далеко забил тревожный колокол. Что там — пожар? враги? черти осадили колокольню?

От стены отделилась тёмная тень, она росла, росла, росла… пока не достигла высокого свода, не заняла всё пространство вокруг, гася уцелевшие после вторжения ветра свечи, шепча, воя и постанывая. Из ниши, в которой, по правильному замечанию Анны, сделанному ею в первый же день пребывания в «Грехе», недоставало статуи какого-нибудь святого, возник светловолосый человек в кардинальской мантии.

На вид незнакомцу было лет тридцать пять, но на самом деле гостю «Греха» исполнилось уже тридцать семь. Лотарио Конти, граф Сеньи, граф Лаваньи, родившийся в городе Ананьи, законный сын графа Тразимондо и племянник Папы Климента III![36] Интересный собеседник, храбрый, решительный человек, Лотарио мог блеснуть разносторонней образованностью, так как учился богословию в Парижском университете и праву в Болонском. Последнее сыграло решающую роль в тот день, когда Лотарио был единогласно избран Папой Римским и принял имя Иннокентий III.

Неожиданно фигура начала подниматься вверх. Перед лицами летописцев, наблюдавших за привидением, мелькнули ноги в пурпурных сандалиях с вышитыми золотыми крестами.

Анна задрала голову и уставилась на красную моццетту[37], по сезону шёлковую. «Впрочем, это ведь у нас лето, а ведь предыдущий Папа Целестин помер в январскую стужу», — пронеслось у неё в голове, и тут же, сандалии сами собой обернулись красными кожаными туфлями на крошечном каблучке, а моццетта из шёлковой сделалась бархатной, отороченной соболем. Восхищенная таким преобразованием Анна подумала, что если бы Папа прогуливался по Ватиканскому саду или каким-то иным образом оказался на улице, в его наряд должны были бы войти алый плащ шарлахового сукна и красная шляпа, украшенная золотыми кисточками. Но таинственных превращений больше не происходило. Вместо этого очаровательный Иннокентий, улыбнувшись, погрозил Анне пальцем.

Если бы Лотарио пожелал избрать для себя светскую карьеру, он бы отлично прижился при любом дворе, так как был красив, умел подстраиваться под собеседника, обладал приятным голосом и настоящим певческим талантом. Кроме того, будущий Папа вёл умеренный образ жизни, не бросал деньги на ветер, но и не скупился по пустякам.

Одним из первых деяний его, уже понтифика, стало приведение в порядок финансов Ватикана, что оказалось более чем своевременно. И если Фридрих Барбаросса боролся за абсолютную монархию под эгидой императора, которому как наследнику Рима и Бога на земле должны поклоняться все, включая Римскую церковь, то Иннокентий III возразил покойному императору, поставив во главу угла Папу, а точнее, мировое папское господство. С лёгкой руки Иннокентия римский епископ теперь представлял самого Бога, как доверенный сват представляет жениха!

Меж тем фигура задрожала красно-оранжевым светом, и кардинал — нет, теперь уже Папа — заговорил:

— Папа — представитель Бога, и он жалует империи и королевства, делая своих избранников императорами и королями. Кому как не Богу известно, кто достоин быть Божьим избранником, а кто нет?

Если вассалы присягнули недостойному князю, Папа вправе освободить их от такой клятвы. Зачем сохранять верность тому, кто не сохранил верность Божественным заповедям? — Он лучезарно улыбнулся, встретившись взглядом с готовой грохнуться в обморок Анной. — Да не будет позволено хранить верность тому, кто сам не верен Господу! — Очаровательный Иннокентий оглядел с высоты своего престола внимающих ему, после чего произнёс: — Я поставлен над Домом Господним, ибо мои заслуги и положение возвышаются над всем. Мне было сказано пророком: «Я дам тебе место над народами и королевствами». Мне было сказано апостолом: «Я отдам тебе ключи от Царствия Небесного. Раб, поставленный над всем Домом Господним, есть наместник Христа, преемник Петра, помазанник Божий, бог-фараон. Он поставлен посередине между Богом и людьми, менее величествен, чем Господь, но более величествен, чем человек; он может судить всех, но никто не может судить его».

Перед глазами узников «Греха», понимающих, что бежать им некуда, поплыли горы и петляющая между ними лента дороги, по которой скакал всадник в развивающемся чёрном плаще. Филипп Швабский, не выполнивший последнего поручения своего императора доставить его наследника в Германию, спешил теперь через Альпы на собственную коронацию…

Выборы проходили в Ихтерхаузене и Мюльхаузене, где Филипп имел особое влияние. Он ехал царствовать, и ему было плевать на малолетнего Фридриха, избранного княжеским собранием во Франкфурте в конце 1196 года. Когда ещё тот явится заявить о попранных правах? Впрочем, в случае избрания королём Филиппа, его племянник всё равно оставался в очереди на престол, пусть не в первом, а во втором ряду, но ведь всякое бывает, люди смертны, и короли не исключение.

8 марта 1198 года Филиппа короновал архиепископ Тарантеза в Майнце подлинными знаками государственной власти.

А в это время Оттон Брауншвейгский — третий сын Генриха Льва и племянник Ричарда Львиное Сердце — уже готовился сесть на тот же трон. Во всяком случае, через четыре месяца 9 июля 1198 года епископ Адольф Кёльнский[38] возложил на его голову в Аахене фальшивую корону, так как подлинная уже украшала чело его противника. Оба лагеря ожесточились, предвкушая начало драки, но попытались для начала уладить дело миром.