Марш на рассвете - Александр Семенович Буртынский

class="p1">— Да вы садитесь, отдыхайте, — продолжала Файла Марципановна, не давая мне опомниться. — Ах, годы, годы! Об отце так ничего и не слышно? Да, конечно, откуда же может быть слышно… Все изменилось. Все. А какая жизнь! Дороговизна… Федя, правда, опять на бойне. Но все равно не то. Совсем не то… Ах, да что я толкую. Военные люди, разве вам понять? На всем готовеньком.

Я слушал ее с тягостным чувством неловкости и не мог оторвать взгляда от часов. Всякий раз, когда я намеревался о них заговорить, язык словно прилипал к гортани.

В приоткрытую дверь спальни была видна тахта, застланная слегка полинялым ковром. Его подарили отцу дехкане, где-то в Средней Азии, еще во времена борьбы с басмачами. Вместо именного оружия, некогда висевшего на нем, к ковру была прикреплена какая-то блёклая аппликация с воткнутыми бумажными цветами.

— Да, да, узнаете? — перехватив мой взгляд, закивала головой тетушка. — Все — ваши вещи. Там еще письменный стол и кресло. А в следующей комнате пока пусто. Вы, конечно, возьмете? А в городе не так просто достать мебель. Даже не представляю, как мы будем без нее.

Третья комната нам никогда не принадлежала. В ней жил капитан с женой и двумя детьми — девочкой лет четырнадцати и пухлым третьеклассником мальчишкой. Они часто бывали у нас. Капитан дружил с отцом. Мне почему-то не хотелось спрашивать у тетушки о судьбе соседей. Вообще тяжело было видеть ее в квартире, где все до мелочей напоминало о детстве и безвозвратной потере отца.

— Мы все сохранили, — с легкой укоризной глядя на меня, продолжала тетушка. — О! Это было не так просто! Во время оккупации все порастащили. Бедный Федя бегал высунув язык, чтобы вернуть вещи. — Она нервно повела рукой вокруг. — Мы все сохранили! Почти все!

— Очень жаль, что вы столько приняли хлопот о нашем имуществе, — не выдержал я, — мне все это, собственно, ни к чему!

— Но как же? — тетушка недоверчиво вздрогнула и вдруг залилась румянцем. — Господи! Ну, да, да… Военные. Лишняя обуза. — Ее плоское лицо расцвело в благодарно-прочувствованной улыбке. — Ах, боже мой, я даже не покормила вас. И, наверное, надо это самое, — она подмигнула, неумело щелкнув пальцем пониже подбородка, и рассыпчато засмеялась: — И не подумайте отказываться, и не подумайте! Выпьете непременно. Магазин напротив. Я мигом!

Она колыхнула, своей широкой полногрудой фигурой и вдруг бросила на нас беспокойный взгляд. Мне показалось, что я понял его: Фаина не решалась оставить нас одних в комнате.

— Или лучше обождем Федю? — Она мельком взглянула на часики. — Он сейчас явится. У него обед. Он очень, очень будет рад!

Я тоже посмотрел на «тетушкины» часы, открыл было рот, как снаружи раздался стук.

— Легок на помине! — весело воскликнула Фаина и побежала отворять.

В кухне послышались шаги, приглушенное шушуканье. Я молчал, не смея поднять на Юрия глаза. Вот хлопнула наружная дверь: очевидно, тетя побежала за спиртным. И почти одновременно в комнату вошел сам хозяин.

Краснощекий толстяк, такой же грузный, как и жена, он, казалось, ничуть не удивился моему внезапному появлению. Оправив топорщившийся на животе френч, он только и сказал:

— Хорош, хорош.

Крепкое рукопожатие свидетельствовало о том, что здоровье заготовителя за истекшие пять лет не пошатнулось.

— Хорош, хорош, — еще раз повторил дядя, благодушна оглядывая меня с ног до головы. — Да здоровый какой стал, весь в отца. Да-а… Погиб человек. Как говорится, все там будем… Ну-к, что ж, присаживайтесь, закусим чем бог послал. Хорошо, что приехал, хоть на тебя посмотрим.

Раскрасневшаяся с морозца Фаина уже суетилась вокруг стола. На чистой клеенке появились глубокие тарелки — с колбасой, сыром, грибами, дымящиеся судки. Рубиновой горкой возвышались маленькие, в мизинец, помидоры, отдельно — пузырчатые огурцы.

От этой домашней, давно невиданной снеди защекотало в горле.

— Ну-ка, мужчины, приготовиться, — пропела тетушка и, с завидной легкостью сбегав на кухню, поставила на стол запотевшую пол-литровую бутылку. На нее тотчас легла крепкая волосатая рука супруга. Удар в донце — и по рюмкам забулькала ледяная сорокаградусная.

— Осторожно, осторожно, Федюш, не проливай, — тревожилась Фаина, вытянув короткую шею и прижав локти к бокам. — Ребятам много не надо. Вот так… вот и ладно. А то, чего доброго, с этого питья в комендатуру угодят. За что же выпьем? — кокетливо заулыбалась она и стала торопливо чокаться со всеми. — За нашу встречу, чтоб все были живы-здоровы и стали генералами!..

— Вот именно, тост серьезный! — вставил дядя.

— Ах, как жаль, как жаль, что нет с нами отца, — прошептала тетушка, отдуваясь после выпитой рюмки и поднося платочек ко рту и глазам. — Да. Судьба. Он же был вечно военный. Кадровик.

— Гибли не только кадровые, — буркнул Юрий. Он почти не закусывал.

— Да, да. Безусловно. Ужасное время! — воскликнула тетушка, и круглые глаза ее заблестели. — Мы так измучились за эту войну!

Выпили еще по одной. Я почувствовал, как мне ударило в голову. Видимо, дядя тоже захмелел.

— Нам еще горе — не беда, — ухмыльнулся он. — В госпитале работали. Она машинисткой. Я завхозом. Против других людей мы…

— Господи, кому это интересно? — Тетушка бросила на дядю напряженный взгляд и по ошибке крепко надавила мою ногу.

— Вообще-то, конечно, — поправился дядя. — Всего заработка… детишкам на молочишко.

— Да, — вздыхая, молвила тетя, — детишки… Этого счастья бог не дал. Другим дал, а нам — нет. — Она допила оставшуюся в рюмке влагу и сокрушенно махнула рукой: — Это большое горе. Война тоже горе. Правду говорят: для кого война, для кого мать родна… Иваницкие вон, через дом от нас, считается, были на фронте, чего только не понавезли: гардины, хрусталь — на всю жизнь хватит. А шуба? Видел, какая на этой интендантке шуба! Из чистокровной обезьяны!

— Фа-ина, — взмолился Федор, с трудом прожевывая мясо и лаская взором жену. — Ну что ты в самом-то деле расстраиваешься. Была б голова на плечах, а обезьяны — дело наживное! Ну?

— Да разве я тебя укоряю? — сказала тетушка, обернувшись к нам с Юрием. — Тряпки мне нужны? Тьфу! Главное, здоровье, а его-то у Феди как раз и нет.

— Подагра у меня, — словоохотливо сообщил нам дядюшка, — потому и в армию не взяли. Какой от меня прок? Ноги вспухнут, хоть руками их переставляй.

— Ужасная подагра, — вставила тетя, пододвинув мужу тарелку с грибами. — Ополчение забыл? Тебя еще тогда забраковали.

— Да, уж ополчение. — Дядя хрипло засмеялся и даже головой замотал. — Ополчение тут у нас, видите ли, собрали в первый месяц. Колю-физрука помнишь? — обратился ко мне дядя. — Высокий такой, в вашей школе преподавал. Помнишь, конечно. Из бывших беспризорников. Ну вот… нацепили ему кубик в петлицу. Собрал