Желанная провокация - Шэрон Кендрик

— Но ты же не хочешь, чтобы я это прекратил, Эмили. Ты никогда не хотела, чтобы я останавливался. Не думаю, что ты сильно изменилась.

Его зеленые глаза обжигали ее, заставляя кожу гореть, и Эмили знала, что должна немедленно встать с дивана и направиться в убежище своей спальни. Но почему‑то не могла заставить себя двигаться. Беда была в том, что он был прав. Она не хотела, чтобы он останавливался. Она была бы счастлива, если бы он говорил непристойности всю ночь напролет и смотрел на нее с таким сексуальным голодом, будто хотел изнасиловать ее. Его грубое сексуальное хвастовство заводило ее, и предупреждающий голос его разума не был достаточно сильным, чтобы противостоять все более настоятельным требованиям ее тела.

Вдруг у Эмили пропало всякое желание бороться с ними. Зачем, ведь она так долго жила без физической близости. Слишком много времени чувствовала себя куском камня, а не женщиной из плоти и крови. Что дало ей это воздержание? Ровным счетом ничего. Эмили всегда была обузой для матери и отчима. Алех был единственным человеком, который дал ей возможность почувствовать себя значимой.

Теперь он улыбался. Эта медленная убийственная улыбка всегда ее заводила. Она не могла устоять перед ней раньше, не устоит и сейчас.

Чувствуя себя околдованной темными чарами, Эмили подчинилась безмолвному приказу аргентинца и раскрыла ему объятия.

— Вау! — Это восклицание сорвалось с губ Алеха, как тихое проклятие, когда он опустился на мягкое и задрожавшее от желания тело Эмили, почувствовал прикосновение твердых сосков к его груди. Кровь прилила к его паху, когда он погладил ее бедра через мягкий хлопок ее штанов для йоги.

— Алех! — простонала она, словно задавая ему вопрос, но он не стал ничего отвечать, потому что было совершенно очевидно, чего она хотела, судя по тому, как настойчиво она терлась о его пах, словно дикая кошка.

Мысль о том, что кто‑то другой был с ней близок, снова наполнила его слепой яростью, но он безжалостно выбросил ее из головы. Потому что гнев и ревность будут отвлекать его от цели. А ему хотелось потерять себя, овладев ею, и довести ее до полного удовлетворения. Хотелось избавиться от нестерпимого желания, которое слишком долго дремало в нем и выросло до безумных размеров, когда он увидел ее стоявшей под аргентинским солнцем, отражающимся в ее светлых волосах, с руками на шее изможденной лошади.

Алех думал, что время ослабило его тягу к ней и, когда они встретятся, он не почувствует ничего, кроме безразличия. Но он ошибался. Сильно ошибался. Потому что каждую ночь после той недавней встречи он видел ее во сне, грезил о том, чтобы прикоснуться к каждому дюйму ее соблазнительного тела, глубоко погрузиться в ее плотную и влажную пещеру. Он хотел секса и ничего больше, но сначала ему нужно было понять, хотела ли она того же.

— Чего ты хочешь? — грубо спросил он.

Она покачала головой, как будто ответить было выше ее сил.

— Чего ты хочешь, Эмили? — повторил он свой вопрос.

— Тебя! — воскликнула она, как будто внутри ее открылся шлюз. — Я хочу тебя!

Это было похоже на триумф, но только на мгновение, потому что Алех чувствовал томительную боль между ног, сигнализировавшую о том, что ему нужно держать себя в руках, иначе все закончится слишком быстро. Ему уже хотелось взорваться, как мальчишке‑подростку в первый раз, но этого не случится, потому что он слишком долго ждал и теперь не желал растратить ни одной секунды.

Алех прикоснулся губами к ее шее и кончиком языка провел по ее поверхности легкую как перышко дорожку, отчего она стала извиваться от удовольствия. Его пах вздрогнул, когда она прижалась к нему бедрами с настойчивым голодом, и от этого его сердце забилось быстрее. Он совсем забыл, как она отзывалась на его ласки, как ее восприимчивое тело трепетало от всего, что он делал с ней. В юности их нежность во время прелюдии оказалась на каком‑то новом уровне, потому что они долго воздерживались от окончательного проникновения, но, когда они это сделали…

Горечь пронзила его, когда он вспомнил об этом. Эмили прижималась к нему, поворачивая голову к его лицу в безмолвной мольбе. Она хотела, чтобы он поцеловал ее, он знал это. Но он не желал целовать ее. По крайней мере, точно не в губы. Он не хотел делать ничего, что могло бы сойти за истинную привязанность, и уж точно не собирался доставлять ей удовольствие воображать, что испытывал к ней что‑то, кроме вожделения. Единственное, чего он хотел от Эмили Грин, — это ее тело. Ее сладкое и соблазнительное тело.

С низким рычанием он встал с дивана и наклонился, чтобы поднять ее на руки. Она была тяжелее, чем выглядела, но ему это нравилось. Ему нравилась твердость ее плоти, когда он нес ее через огромную комнату мимо белого фортепиано и ярких цветов, мимо гигантских панорамных окон с видом на мельбурнские крыши и небоскребы, сверкавшие в ночи, как драгоценные камни.

— Куда ты меня несешь? — ахнула она.

— Как ты думаешь, куда? Конечно, чтобы обсудить план нашей совместной работы, — саркастически проворчал он. — В постель, конечно же.

Когда она взглянула на него, ее глаза были огромными и темными.

— Мы никогда этого не делали… мы никогда раньше не были в постели, — прошептала она.

Это наполнило его яростью. Ведь он был достаточно хорош только для конюшни, не так ли? Она играла с ним, как с марионеткой. Бедный незаконнорожденный сын служанки замахнулся на падчерицу богача. Ну что ж, они определенно поменялись местами, мрачно подумал он, толкнув ногой дверь в свою спальню.

— А здесь — самая большая и роскошная кровать, какую только можно себе представить. Это стоило ожидания, не так ли?

По спине Эмили пробежала дрожь предчувствия, в словах Алехандро ей почудилась опасность. А может быть, у нее просто разыгралось воображение. Сквозь пелену вожделения в ее сознание проник голос разума, и она задалась вопросом: есть ли еще шанс прийти в себя и положить этому конец? Но правда была в том, что она не хотела, даже если такое было возможно. К тому моменту, когда он уложил ее на покрывало и снял майку без рукавов, ее последние опасения рассеялись от сладкого прикосновения его пальцев к ее обнаженной коже.

Сексуальный голод, который он разжег ранее, теперь вырос до неимоверной силы. Она дрожала как в лихорадке, когда он ласкал ее кожу, бормоча что‑то по‑испански. Ей показалось, что он произносил гневные слова. Потом он снял с нее штаны для йоги, и она осталась в одном бюстгальтере и трусиках. Почти задумчиво он провел пальцем по углублению ее пупка, медленно обводя его, прежде чем двинуться вниз. Чтобы облегчить ему задачу, Эмили раздвинула бедра и почувствовала, как напряглась от растущего возбуждения.

— О‑о‑о, — простонала она.

— Что — о‑о‑о? — лениво передразнил он ее, легонько проведя кончиком пальца по уже влажной ластовице трусиков.

Ее сердце громко забилось в груди, и она ощутила смущение, горячий румянец залил ее щеки. Сейчас не время и не место для робости, сказала она себе. Не то чтобы они никогда не делали этого раньше. Странным было то, что, хотя она была с ним более близка, чем с любым другим мужчиной, факт оставался фактом: сейчас он казался ей сексуальным незнакомцем, и она немного боялась его. Перестань так думать, убеждала она себя. Сосредоточься на удовольствии, которое он тебе доставляет.