На краю одиночества - Екатерина Лесина

– Ты.

– Ты хотя бы скажи, что это было действительно необходимо, – повторила Анна.

И Глеб сказал:

– Это было действительно необходимо.

Заветный камень с отпечатком чужой силы лежал в кармане. Осталось лишь найти, с чем этот отпечаток сравнить.

– Хорошо. Будет немного больно.

– Ничего.

– И запах не самый приятный.

– Тоже не страшно.

Мазь была прохладной, впрочем, спустя пару мгновений прохлада сменялась жжением, не сильным, но довольно раздражающим.

– Анна, все же тебе стоит уехать.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Рядом с нами опасно. Люди очень недовольны. Настолько, что может вспыхнуть бунт. И наша защита хороша, но я не уверен, что она выдержит. И что мы устоим. А толпа в ярости… люди не будут думать, кто виноват, а кто просто оказался рядом…

Она была осторожна, и жжение стихало, а вместе с ним и боль. Кожа вот немела, но это даже хорошо.

– Понимаю, но…

– Анна, я был в Вильчеве. Это даже не город, местечко, из таких, знаешь ли, мирных местечек, где все и всё знают обо всех. Где по утрам соседи здороваются, а по вечерам сплетничают друг о друге.

Поверх мази легла мягкая ткань.

– Попробуй не болтать хотя бы пару минут, – это было сказано с легким упреком, но без тени недовольства. – И руки подними. Знаешь, у меня есть свидетельство. Я даже могу сестрой милосердия работать. Нас учили оказывать первую помощь, но, видит Бог, что-то впервые пригодилось.

Она ловко обернула полосы тонкой ткани, которые затянула сбоку.

– Вот так. До утра продержится, а там… все же покажись целителю.

– Всенепременно. И мне, наверное, пора.

– Куда? – она возмутилась вполне искренне. – Сиди уже… И вообще, насколько я знаю, вам стоит отдохнуть и восстановиться.

– Тебе.

– Что? Да… простите.

– Прости.

– Хорошо, – она не стала спорить, но вытерла тонкие пальцы той же тканью. – Это… держу дома на всякий случай. Иногда появляются язвы. То есть обычно к концу срока появляются. Редкостная мерзость. Потом проходят. Так что, получается, врала… У меня есть колбаса. И сыр. И что-то еще, сама не знаю, что именно. Мария готовит. Представляешь, она сказала, что на два дома ее точно не хватит и что она будет готовить у вас, а ко мне отправит ту девочку, такую, знаешь ли, маленькую, худенькую. Она теперь тоже у вас живет, прибирается. Или кого из мальчишек.

Ее хотелось слушать.

Мягкий голос, плавная речь, которая убаюкивала, но спать нельзя. Еще хотя бы пару часов, а ночью и без того тянет на сон. Это ложь, что некроманты способны обходиться сутками без сна.

То есть способны, но не после выхода на изнанку.

А она здесь, рядом. И скорбницы, попробовавшие Глебовой жизненной силы, наверняка крутятся неподалеку. Может, голем их и ощущает, вертит головой, шевелит обрубками ушей.

Спать нельзя. Сон, он слишком зыбок. Ненадежен. Так что говорить…

– Как они, к слову?

– Нормально.

– Арвис сказал, что…

– Нож? Разберемся. У нас новый воспитатель. Справится. Сделал очередное внушение. Ничто так не примиряет с врагом, как совместная работа. А в доме работы много. Ты знаешь, что графы понятия не имеют о том, как правильно чистить картошку?

Анна улыбнулась. И улыбка у нее безумно красивая. И сама она… Глеб моргнул. Изнанка меняет восприятие, и теперь ему казалось, что женщина, остановившаяся у окна, светилась. Нет, не лунным светом, который пробивался сквозь стекло, но собственным, внутренним.

Красиво.

– Хорошо. Они все-таки дети.

– И темные. – Глеб пошевелил плечами, впрочем, надеяться, что шкура сползет вместе с печатями, не стоило. Так, еще поноет, покровит. И надо будет поставить пару других на всякий случай. – Тьма, она меняет человека.

Он поднялся:

– Где у вас кухня?

– А вы…

– Ты.

– Тогда и ты… то есть не на вы, – она слегка смутилась. – Там. Уверен, что дойдешь?

– Дойду. Это просто небольшое истощение. Скорее нервное, чем физическое. Скоро пройдет. А вот спать нельзя. Не сегодня. Доберутся.

На кухне все так же пахло травами. И мясом. И корицей. Ванилью. Острыми специями. Еще чем-то странным…

– Ангрекум, – Анна поставила на ладонь крошечный горшочек с крошечным же растением. – Они пахнут по ночам. А этот и вовсе невозможно.

Цветок по сравнению с самим растением выглядел огромным.

– Если запах раздражает, я уберу.

– Не стоит.

Невероятная белизна его ослепляла. И… раздражала. Возникло вдруг желание схватить этот треклятый горшок и запустить им в стену, а потом пройтись по осколкам. Глеб заставил себя отвлечься.

– Так что с тем местечком?

На плиту отправился чайник, а перед Глебом появилась доска, нож и кусок колбасы.

– Никто точно не мог сказать, с чего все началось. С мелочи… мелочи всегда и во всем виноваты. Но возник конфликт между двумя уважаемыми горожанами, который постепенно разрастался. – Вишневая рукоять ножа легла по руке. И вновь же тьма зашептала, что не стоит тратить время на колбасу. Кровь куда питательней, ведь недаром то существо любило пить ее.

И Глебу поможет.

Всего-то стакан крови, и он почувствует себя лучше. Уйдут головокружение и слабость… ему нельзя быть слабым. Мало ли, вдруг толпа уже идет к его дому? Анна испугается, конечно, но поймет. Она ведь понятливая. И сочувствующая.

А Глебу нужно.

Он отправил в рот кусок колбасы. И заставил себя резать аккуратно, осторожно, тонкими полупрозрачными ломтиками, которые падали на доску.

– Племянник старосты был темным. Активным. Дар был слабеньким, поэтому обучили самым основам. Проклятие мог снять. Защиту поднять. Вывести мелкую нежить. Его уважали в городе, многие обращались за помощью. Он и помогал. Он долго держался в стороне от конфликта, надеясь, что тот сам собой утихнет.

Колбаса была соленой, как кровь. И кровь определенно была бы лучше. Намного лучше.

– Но пошел один слух. Потом другой и третий… с каждым разом все гаже… знаешь, как бывает? Овца сдохла – темный виноват. Молоко скисло на жаре – так он же. Иногда, конечно, с контролем беда, но это больше у детей. Взрослые справляются, особенно если силы немного. Он давно там жил. И не верил, что добрые знакомые однажды придут к его дому. Двери подперли. Окна тоже. А после кинули огонь на крышу. Сгорел не только он, но и жена его, и ребенок… Меня отправили проводить расследование. Трое получили петлю, еще дюжина человек отправилась на кафедру. А самое страшное знаешь что?