Рыбари и Виноградари - Михаил Харит

Чтобы выйти на обычную шумную улицу Москвы, нужно было пройти через тесную будку, где сидели строгие охранники с одинаковыми пустыми глазами, похожие на деревянных солдат Урфина Джюса. Мир из-за забора сюда не впускали. Поэтому друзей у маленького Макса не было. Семь лет, до самой школы, он не знал, что можно гонять в футбол, играть с другими детьми или даже драться с мальчишками. Но от этого не грустил, поскольку тоска приходит лишь с утратой. А в его жизни потерь пока не было.

Единственным другом мальчика был дед. Всю жизнь, вспоминая его, младший Максим чувствовал, как внутри грудной клетки появляется тёплая волна, пробегает по позвоночнику и уходит куда-то в мозг, заставляя закрыть глаза и вновь ощутить себя маленьким мальчиком, с восторгом внимающим великому волшебнику.

Был ли тот добрым? Пожалуй, если не злить. Скорее, он был разным — иногда строгим, иногда ласковым, но всегда непостижимым и знающим тайны, неведомые всем остальным. Он рано научил Максима читать и сам подбирал ему книги. А сказки даже придумывал специально для внука. Например, такую:

«Жил-был волшебник, которого звали Бог. Однажды он решил пойти в кино. Но ничего не было: ни фильмов, ни кинотеатров, ни актёров. Даже Земли не было. И сотворил Бог небо и землю. Потом людей. И стали они делать для него кино. Писатели придумывали небылицы, актёры играли роли, кинооператоры снимали».

— Кто такие кинопираты? — спрашивал Максим, удивлённый незнакомым словом.

— Это очень ленивые художники, — объяснял дед. — Для них придумали машину, которая сама рисует всё, что видит.

— Всё-всё? — уточнял поражённый глубиной чужой лени Максим.

— Всё, — подтверждал дед. — Потом эти рисунки складывают вместе и быстро показывают. Получается кино.

Дед рисовал в блокноте смешных пляшущих человечков, а потом начинал быстро пролистывать страницы, и казалось, что фигурка сама двигает ножками и ручками.

— Волшебство… — понимал Максим, а дед продолжал свой рассказ:

«Скоро люди научились делать кино очень хорошо. Богу нравилось. Фильмы становились всё интереснее. Люди уже не могли жить без выдуманных ими сказок, где принцы и разбойники были настолько настоящими, что начинали жить своей жизнью. В нарисованном мире жили вымышленные персонажи и тоже сочиняли истории. В итоге всё запуталось…»

Максим не всё понимал в этих сказках, но ему нравилось вслушиваться в неторопливую речь, сжимать сильную руку, покрытую выпуклыми тёмными венами, похожими на древесные корни. На ладони деда было множество морщин, они шевелились вместе с движением пальцев, образовывая узоры и даже буквы. Отчётливо виделась большая «М». Дед обещал, что со временем и у него появится такая же буква, ведь он тоже Максим Михайлов, но пока ладошки внука были розовыми и гладкими.

В «Дом с волшебными окнами» — так они с дедом называли особняк, где работал академик Михайлов, — Максим первый раз попал, когда ему исполнилось четыре года.

Это было мечтой, ожившей сказкой. Сколько раз, засыпая, он видел, как в далёкой темноте за стволами старых тополей сияют сказочные окна, словно узоры в калейдоскопе.

И вот вспотевшая от волнения ладошка — в твёрдой сухой руке деда. Часовой у входа кивнул. Дверь, похожая на ворота, распахнулась. Огромная прихожая ослепила ярким светом. С неба спускались тысячи сияющих льдинок. Но самое удивительное было прямо перед ними — волшебная лестница. Ступеньки шли среди перил, похожих на раскидистое чудо-дерево. Тополя в палисаднике на улице были прямыми и росли вверх. Но это дерево стелилось вдоль ступенек, а ветки и листья были жёсткими и блестящими. Дед останавливался, объяснял, показывал, разрешал трогать и разглядывать. Среди бронзовой листвы прятались добрый единорог со злым драконом, ворчливые жар-птицы, смешные белки, бабочки, неизвестные звери с козлиными телами и головами страшных старцев. Мальчик мог бы играть здесь целый день, но лестница кончилась, и они вошли в красивый зал, где висело множество картин. Дед принялся рассказывать о том, что на них нарисовано. Было так интересно, что в тот день они не пошли дальше. Но постепенно дом открывал мальчику свои тайны. Максиму казалось, что картины живые, и стоит отвернуться, как нарисованные люди начнут шевелиться, словно в кино. Поэтому он становился боком, делая вид, что смотрит в другую строну, и в тот момент, когда краем глаза замечал движение, резко оборачивался. Но фигуры успевали замереть. Хотя их взгляды становились строже: нельзя вести себя так неприлично! Макс показывал язык, строил рожи, но те лишь выкатывали возмущённые глаза. Однако была одна картина, перед которой он никогда не кривлялся. Маленькая девочка в розовом воздушном платье смотрела на Максима, приложив палец к губам, как будто бы просила хранить тайну, известную только им двоим. «Никому не расскажу, что ты живая», — обещал мальчик.

Часто дед с внуком ездили в цирк животных «Уголок Дурова». Максима Ивановича там хорошо знали и встречали как званого гостя. Они пили чай с шоколадными конфетами и ходили в разные комнаты, смотреть на забавных зверушек, которые вели себя как люди. В одно из таких посещений на мальчика надели странную и неудобную шапку, похожую на кастрюлю с проводами. Внутри плохо пахло, и было жарко. Но тут дед сказал: «Попробуй командовать той крысой. Её зовут Гитлер. Представь, что она твой солдатик». Белая крыска сидела в клетке напротив, быстро шевелила забавной усатой мордочкой, и на голове у неё красовалась такая же кастрюля, только крохотная, игрушечная. Какой-то шутник пририсовал на симпатичной умной мордочке, прямо под розовым носиком, чёрные усы. «Шагом марш! Стой! Налево! Направо!» — командовал малыш, и крыса послушно подчинялась. Взрослые хохотали, поздравляли друг друга, пожимали руки, словно наступил праздник. Смеялся и Максим, которому нравился послушный Гитлер. По случаю неведомого праздника мальчику подарили учёную кошку с мохнатой рыжей шерстью и печальными синими глазами. На розовом ошейнике золотыми буквами было написано: «Маруся».

— Она умеет говорить, — улыбнулся дед.

— Почему же молчит? — не поверил внук.

— Ждёт, — непонятно ответил дед.

Нельзя сказать, что маленький Максим полюбил загадочную Маруську. Скорее относился к ней насторожённо, словно в бездонных небесных зрачках скрывалась жуткая тайна. Кошка постоянно тренировалась, тянула лапы, выгибалась дугой — наверное, на тот случай, если когда-нибудь возьмут в цирк. Ох, не доверял он ей. И, как оказалось, не зря.

Однажды произошло нечто ужасное. Возможно, он мог умереть или, что ещё хуже, сойти с ума, став весёлым коротышкой, катающимся на трёхколёсном велосипеде в Солнечном Городе всю оставшуюся жизнь.

И, как часто бывает с ключевыми событиями, детали и подробности забылись. Произошедшее вспоминалось как туманное отражение зыбкого сна. Он много раз пытался восстановить в памяти тот день, но видел лишь эпизоды.

Была весна. Листья тополей только раздирали свои оковы, и липкие почки устилали землю. Он помнил, что играл с Маруськой в саду, щекотал ей пятки, но та не смеялась, а потом вдруг как-то странно мяукнула, словно поперхнувшись в конце, отчего получилось не «мяу», а «м-я-а-к-с». Она сказала «Макс», вдруг понял Максим. Как и обещал дед, кошка заговорила. Та кивнула головой, соглашаясь с догадкой, и вдруг аккуратно прикусила зубами его штаны и потащила за собой. Мальчик зачарованно поднялся и сразу увидел деда с мамой, направлявшихся к «Дому с волшебными окнами». Туда было запрещено ходить одному, но, ведомый Маруськой, он прошмыгнул внутрь, понимая, что сегодня особый день и правила можно нарушить. Потом кошка привела в одну из комнат. Там было пусто, лишь стояло мягкое кресло, будто приготовленное именно для них.