На руинах пирамид - Екатерина Николаевна Островская

стояло блюдо с пирожками и пустые ликерные рюмочки.

— Участковому позвонили и вызвали, — объяснил следователь, дожевывая пирожок с лисичками. — На местном рынке кто-то с кем-то что-то не поделил. Николай побежал туда, сказал, что он в городке не только страж порядка, но и третейский судья: решает — кто прав, а кто виноват.

— Правильно считает.

Подошла официантка с подносом, начала выставлять заказанные блюда.

— Вы, Павел Сергеевич, не обижайтесь, конечно, — продолжил Егоров. — Участковый ваш приятель, можно сказать, даже друг. И он, пользуясь этим, все время ставит меня в неловкую ситуацию: то с латинскими афоризмами, то с этими аперитивами и ликерами. А я ж не просто так здесь, я на работе. Мне сорок четыре года, но я в хорошей физической форме. Еще когда учился в Академии прокуратуры, все преподаватели отмечали мои способности к интерпретации, а также умение оперативно применять новую информацию к ситуации. У меня самая лучшая отчетность в нашем отделе. Сейчас я исполняющий обязанности заместителя начальника отдела. Временно исполняющий, но я и эту должность давно уже перерос… Я бы мог столько пользы принести…

— Погоди, Борис Ильич, — не дал ему договорить Кудеяров, — я не понял, чего ты все-таки хочешь сейчас от меня: или на Колю Францева с жалобой подкатил, или о своей пользе поговорить решил… Если просишь моего содействия в продвижении по службе, то я никак помочь не могу. Я тебя не знаю пока. А сам я начинал в этом городке участковым, причем сюда меня отправил мой дядя — генерал МВД, которого мне припоминают часто, будто он помог в карьере. Но он меня не взял к себе в управление, а отправил в Ветрогорск, чтобы я с самых низов начал, на земле поработал. Здесь я и пулю поймал, и двойное убийство в одиночку раскрыл, когда тут большая группа специалистов пахала. После чего меня перетащили в следственный комитет. Дядя, кстати, был против моего перехода… Я — молодой лейтенантик — передавал дела пришедшему меня сменить списанному из оперов майору Францеву — здоровяку с потухшим взором, лишенному всяких перспектив… Сейчас посмотри на него — светится весь…

— Да я просто… — начал объяснять Егоров, — за дело болею. Не понял только: мы вроде все расследованием занимаемся, убийцу хотим вычислить, а у вас методы, мне непривычные… Вместо того чтобы опрашивать возможных свидетелей, мы сейчас в ресторане. Получается как во французском кино — детективы сидят в кафе… в смысле в бистро, разговаривают, а потом раз-раз — и все уже ясно.

— Начнем с того, что никто нас не уполномочивал заниматься расследованием убийства Дробышева, которое, кстати, произошло на другой территории, и здесь вряд ли можно найти свидетелей. И друг мой Коля просто помогает нам. Он, так же как и я, даже лучше меня, знает городок и почти всех в нем живущих, в курсе, кто на что способен… И теперь оба мы убеждены, что никто из жителей к убийству Дробышева не причастен.

— Я согласен с вашими выводами, — поспешил заверить начальство Егоров, — могу сказать, что я думал об этом с самого начала, как только пришло сообщение об убийстве предпринимателя Дробышева. То есть не с самого начала, а с тех пор, как я начал анализировать, а как только прибыл сюда, мое предположение превратилось в уверенность… Я увидел местного участкового, который проводит большую, просто огромную профилактическую работу, пользуется уважением у местного населения…

— Находясь на посту участкового, он раскрыл три особо опасных преступления, — напомнил Кудеяров, — не считая множества мелких, а предотвратил еще большее количество. На этом заканчиваем разговор. Мой совет вам, подполковник юстиции Егоров: назначение вас на новую должность в компетенции только вашего руководства, которое лучше меня знает ваши возможности и представляет, где их можно лучше всего применить. Не сомневаюсь, что раскрытие особо тяжкого преступления окажет влияние на принятое вашим руководством решение.

— А сейчас что мне делать?

— Заниматься расследованием убийства Дробышева: опыт у тебя большой, и ты и без меня знаешь свои действия. От меня только один совет: свяжись с участковым по месту регистрации и проживания Елизаветы Романовой. Узнай, как ее соседи характеризуют и вообще, что у нее за окружение, с кем она общается, встречается, как ведет себя в быту. То есть вела, потому что последние месяцы она, как я понимаю, проживает здесь.

— Обязательно свяжусь. А вообще спасибо вам.

— За что?

— За совет, за справедливый выговор.

— Какой еще выговор? Выговор в учетную карточку заносят. А я просто побеседовал по старой дружбе. Мы с тобой уже пять лет знакомы, забыл разве? Я еще тогда был начальником районного управления.

— Как я мог забыть! Помню, конечно. Мы общались с вами, когда предпринимателя Лушникова вымогатели незаконно удерживали на чужой даче, я приезжал к вам…

— Тогда-то мы на «ты» были, — напомнил Павел, — что же ты теперь так подобострастно? Я же такой же, как и прежде… И давай-ка закончим сейчас о делах, — Кудеяров показал на супницу с рыбной солянкой и на салаты, — оценим местную кухню.

В ресторан вернулся Францев, быстро подошел к столу, снял куртку и уложил ее на диванчик.

— Что там случилось на рынке? — обратился к нему Кудеяров.

— Да ничего особенного — обычное дело. Один гражданин привез на рынок домашние консервы из утиного мяса. Начал продавать по пятьсот рублей за банку. И тут увидел, что местная дама продает такой же товар по триста пятьдесят рубликов. Начал громко возмущаться, мол, это публичный демпинг. Конкурентка неправильно поняла слово «демпинг», а может, обиделась на «публичный», после чего мужик огреб по полной, вернее мог огрести, если бы я вовремя не подоспел, а так еле удержали даму.

— Марина Незамерзайка, — догадался Кудеяров. — Она же Марина Гогольфиндер — с ней, конечно, лучше не связываться.

— А емкость какая у консервов? — заинтересовался подполковник юстиции.

— Обычная стеклянная банка, — ответил Николай, — восемьсот граммов.

— Тогда это действительно очень недорого, — удивился Егоров.

— Потому что у Незамерзайки консервы местного производства. У нас тут охотник один, может, и браконьер — я не знаю, но этих уток столько по осени стреляет! А его жена в автоклаве утиное мясо в банках как консервный завод штампует.

— Если браконьер, почему его не берут? Неужели никто не жаловался?

— Кто жаловаться будет, — не понял участковый, — утки?

И засмеялся.

В кармане следователя писклявой мелодией напомнил о себе мобильный аппарат.

Егоров достал его, проверил, кто его вызывает, скривился, но все-таки ответил на вызов. Выслушал, что ему говорят, и устало произнес:

— Я помню, конечно, что мероприятие плановое, но я после