Амеде Ашар. Сочинения в 3 томах. Том 3. Плащ и шпага. Золотое руно - Амедей Ашар

Ибо «графиня де Монлюсон как крестница короля и сирота зависит от его величества, и только король имеет власть пристроить её сообразно своей воле и тому званию, какое она носит среди дворянства Франции». И всякая попытка привлечь её внимание без разрешения короля «может считаться почти преступлением против особы его величества.» Сообщалось также, что его величество благоволил прочесть и одобрить её ответ. А при этом поручает Лудеаку заботиться о его крестнице и выражает надежду, «что Вы охраните е от покушений графа де Монтестрюка, чем приобретете новые права на высочайшее благоволение».

— Недаром я имел основание довериться гениальной Суассон! — воскликнул Лудеак, прочтя письмо с удовольствием.

В конверт с письмом графини было вложено письмо за собственноручной подписью короля. В нем Людовик XlY поручал графиню Монлюсон заботам и попечению графа Шиврю с повелением Монлюсон подчиняться всем распоряжениям графа, представляющего особу короля. А также: «считать его своим руководителем с той минуты, как он решит доставить её обратно ко двору».

— Ну теперь, если мы с тобой не завоюем крепости, то будем выглядеть очень неловкими, — заметил Лудеак, обращаясь к другу.

Сезар так обрадовался письмам, что решил немедленно сообщить об этом Монлюсон.

— Да ты что, с ума сошел?! — воскликнул Лудеак. — Только в последний момент, и не раньше!

Хитрее женщины только женщина. Если ей дать время, она придумает тысячи уловок: обратится к нашему послу или к императору Леопольду, скажется больной или ещё та что-нибудь придумает. Держи пока в кармане.

Так и было решено.

Тем временем Угренок, вовсю погоняя захваченную лошадь, добрался до дома, где наткнулся на блестящее общество, окружавшее мадемуазель Монлюсон.

Раньше всех его увидел Коклико.

— Прости, Господи, — произнес он, — да ведь это наш Угренок!

Мальчик подскакал к ним немедленно. Он был бледен, истерзан колючими кустарниками, худой, истомленный, запыхавшийся. Даже у его лошади дрожали ноги. Его окружили со всех сторон, выражая участливое сожаление по поводу его внешнего вида и стараясь как-нибудь помочь.

С трудом и ужасно торопясь, он рассказал, что произошло с Монтестрюком. Смертная бледность покрыла щеки Орфизы, зато молния радости блеснула в глазах Шиврю.

— Он у турок! — воскликнул Сент-Эллис и тут же сломал печать на письме Монтестрюка. Прочитав, он протянул его Орфизе со словами:

— Он помчался за славой, чтобы добиться вашей руки.

— Его надо спасти! — вскричала Монлюсон, даже не дочитав письма. — Я немедленно еду в турецкий лагерь, и если он погибнет, он будет не одинок.

Лудеак обменялся взглядом с Шиврю: момент настал.

Принцесса Мамьяни с затуманенным взором предалась раздумьям.» Как! Столько усилий, такая безграничная преданность, столько избегнутых опасностей — и тот, для кого принесены все эти жертвы, должен теперь умереть! Нет, такого допустить нельзя,» думала она.

Маркиз же рассуждал, что надо найти несколько смелых и решительных человек, возглавить их, ринуться на турецкий лагерь, промчаться на полном скаку по трупам турок, освободить Монтестрюка, а заодно и прихватить великого визиря с Гуссейн-пашой.

— Графу отрубят голову раньше, чем вы успеете перебраться через первый ров, — сказал Кадур.

Принцесса вздрогнула. Орфиза взглянула на араба.

— Значит, ты полагаешь, что сделать ничего нельзя? — спросила она.

— Я этого не говорю.

— А я говорю: напротив можно и должно сделать, — возразил Коклико.

Все возвратились в лагерь в молчании, взволнованные и обеспокоенные. Зато злобная радость переполняла душу графа Шиврю. Горе заливало сердце принцессы. Сердце же Орфизы трепетало от волнения.

Тут Лудеак нагнулся к уху Сезара.

— Графиня де Монлюсон молчит. Когда женщина ничего не говорит, это знак, что она что-то обдумывает. У неё в голове составляется какой-то план. Стереги клетку, — закончил он, — а то птичка как раз и улетит.

И пока Монлюсон, возвратясь к себе в комнату, обдумывала свой план, Шиврю поскакал к герцогу Лафойяду. Тому он сообщил, что одна молодая особа, начитавшись испанских комедий, возжаждала приключений. А ему поручено её охранять. Вот, стало быть, и письмо короля с поручением.

— Что надо делать? — спросил герцог.

— Дать мне четырех солдат и капрала.

Герцог предложил ему четыре полка из своей небольшой армии, только чтобы сделать угодное человеку, представлявшему собой самого Людовика XIY, и рассыпался перед ним в предложениях своих услуг. Сезар, разумеется, поблагодарил чересчур услужливого военачальника и уверил его, что четырех солдат с капралом ему будет вполне достаточно.

Получив солдат, Шиврю расставил их по углам дома, где жила Монлюсон, с приказом никого не выпускать из него.

Орфиза же занялась сбором всего, чтобы бежать немедленно. Ей казалось, что это так просто поехать верхом в лагерь великого визиря, да ещё всего лишь в сопровождении всего двух слуг. К чему же и любить, если не для того, чтобы презирать все опасности? Ей, конечно, и в голову не приходило, что Шиврю со своей стороны тоже займется кое-какими приготовлениями.

Однако эти приготовления не ускользнули от глаз Орфизы, сумевшей из-за оконной шторы разглядеть Шиврю и солдат.

Кровь бросилась ей в лицо: она в плену!

— Что это значит? — возмущенно спросила она вышедшего по её просьбе графа? — Я в плену?

Нет, прекрасная кузина, это всего лишь для охраны вас.

— Что же, вы боитесь нападения на меня?

— Ну, здесь бы я и один справился.

— Стало быть, если я захочу уехать, эти солдаты мне помешают?

— Они помешают, как минимум всякому безрассудству. Н-да, это откровенно… А по какому праву вы вмешиваетесь в мои дела?

— Прошу вас, взгляните.

И Сезар с улыбкой подал Орфизе раскрытое письмо короля.

— Значит все-таки я в плену, — заметила она, пробежав письмо глазами, — а вы мой охранник.

— Да, и это приятное поручение я выполню с превеликим усердием. Вы сами меня похвалите потом за него.

— Ну уж не думаю.

— Женщины так непостоянны, — тихо проговорил Сезар, не удержавшись от дерзости даже сейчас.

— Кстати, я могу кого-либо принимать, по крайней мере?

— Но, прекрасная кузина, этот дом — не тюрьма.

— Дом с тюремщиком, по-вашему, не тюрьма?

Сезар прикусил губу.

— Я вас не удерживаю, граф. До встречи в Лувре.

После ухода Шиврю Орфиза послала одну из своих женщин за Кадуром. Тот, придя к Орфизе, стал перед ней, как вкопанный, с дрожащими губами.