Энергеты всех стран объединяйтесь! - Алексей Викторович Широков

тренер, саватом он в том числе занимается. Но учти, нянькаться с тобой никто не будет. И за первый же косяк даст пинком под зад. Сам это должен понимать, не маленький. Это в школе с тобой носились как с писаной торбой, всё перевоспитывать пытались. А теперь всё. Знаешь, что, если Юниор нападёт на обычного человека, это идёт отягчающим обстоятельством?

— Да, — я кивнул, обращаясь к воспоминаниям альтер эго. — В курсе. Мы с пацанами…

— Чего замолчал? — усмехнулся Тихомиров. — Будто не знаю, как шпана деньги с энергетов трясёт под угрозой заявить о нападении. Наше одиннадцатое управление занимается надзором за энергетами, так что, естественно, мы в курсе.

— А я думал, что вы только демонов да одержимых ловите, — я в который раз уже мучительно покраснел от стыда за прошлое своего двойника. — Почему тогда никто не слышал, чтобы вы шпану гоняли?

— Из пушки по воробьям не стреляют, — рассмеялся капитан. — Много чести будет, чтобы вас комитет ловил. Милиции хватит. Но мы всё же присматривали, чтобы ваши не наглели. А те, кем мы занимались, уже ничего рассказать не могут.

— Понятно, — меня вдруг бросило в холодный пот от понимания, в какую задницу я мог угодить, и стало страшно здесь оставаться. — Так это… я пойду? Вроде все бумаги уже подписал, буду молчать как рыба и всё такое.

— Прямо так отправишься? — кивнул чекист на пижаму и тапочки, в которые я до сих пор был одет. — Не уверен, что в таком виде ты до дому доедешь, скорее уж подумают, что из дурки сбежал, и санитаров вызовут.

— И чего делать? — я растерялся, потому что совершенно не думал об этом. — Мой костюм-то забрали…

— Его только сжечь, — припечатал Тихомиров. — Ладно, держи. Считай это наградой за помощь в поимке опасного преступника и спасение жизни граждан.

Мне на колени упал целлофановый пакет с силуэтом прыгнувшей кошки на нём. Я даже немного завис, соображая, что это такое, но стоило его перевернуть и увидеть знакомые четыре буквы, и вместо заторможенности пришёл чистый восторг. Нет, сам-то я привык к дорогим брендам, но для шестнадцатилетнего пацана с улицы иностранная спортивка была чем-то недосягаемым, вот альтер эго и вылез. В свободной продаже немецких спортивных костюмов почти не было. Отечественных — сколько угодно и заводских, и артельных. Китайские, венгерские тоже можно было достать. Если повезёт или есть знакомые, то болгарский или даже чешский, и это считалось уже супершиком. Но германский, да ещё «Пуму»… круче был только «Адидас» или «Найк». Но за последний та же контора глубокого бурения могла за задницу взять. А вот «Пуму» можно было носить спокойно… если, конечно, сможешь где-нибудь найти.

— Чего завис? — вырвал меня из ступора голос Тихомирова. — Давай переодевайся. Вот держи ещё, тут бельё, носки и кроссовки.

— У меня нет таких денег, — я взял эмоции в узду и, оторвав взгляд от новеньких кроссовок, посмотрел в глаза кэгэбэшнику. — Так что извините, но вынужден отказаться.

— Это подарок, — отмахнулся капитан. — Хорошие дела должны вознаграждаться. Кодекс строителя коммунизма и моральные принципы — это прекрасно, но лучше, когда они подкреплены материально. Бери, не тушуйся. Ты заслужил. Главное, помни, что жить честно приятнее и полезнее, чем воровать. И что это твой последний шанс.

— И я так понимаю, что их надо будет отработать, — я понимающе ухмыльнулся. — Давайте начистоту. Я благодарен вам за помощь и вообще за всё. Но стучать не буду. Пусть даже большинство моих знакомых заслуживает тюрьмы, это дело принципа. Я готов помочь, чем могу, готов искупить свою вину как угодно, но доносить — это не про меня.

— Чистоплюй, значит, — Илья Демидович прищурился, буравя меня взглядом, но потом расслабился и откинулся в кресле. — Да что ты можешь рассказать? Вербовать тебя только время терять. Я же сказал, это тебе награда за правильный поступок, и за то, что будешь держать язык за зубами. Так что одевайся и давай шуруй отсюда. И так на тебя полдня потратил.

Я не заставил себя просить дважды. Схватив вещи, отправился в туалет, благо там никого не оказалось, и можно было спокойно переодеться. Пижаму Тихомиров забрал, сказав, что сам передаст её в диспансер, а тапочки сказал выкинуть. Я так и сделал. И забрав телефон и трёшку, которую изъяли менты при аресте, попрощался с капитаном. Вооружённый сержант на проходной смерил меня взглядом, прежде чем забрать пропуск, уж не знаю, что ему в моём виде не нравилось, хотя вру, определённо, знаю. Когда человека приводят в пижаме, а выпускают в новеньком немецком спортивном костюме — это как бы намекает. Но мне было плевать на мысли сержанта, выйдя на крыльцо, я вдохнул полной грудью, наконец почувствовав себя свободным человеком.

Первым делом я позвонил маме. Ей ещё вчера звякнули из ментовки, что меня загребли, и она наверняка сейчас места себе не находила. Эти козлы по-любому сказали, что меня приняли за убийство и попытку изнасилования, и я очень переживал за её здоровье. Даже несмотря на то что Тихомиров вроде как обещал позвонить, объяснить ситуацию, я всё равно волновался до тех пор, пока лично не услышал мамин голос.

Сообщив, что я жив, здоров и скоро буду дома, и выслушав в ответ град претензий, обвинений и слёз, я положил трубку и не спеша пошёл в сторону метро. Погода стояла отличная, настроение даже после общения с мамой было прекрасное. Жизнь хороша, а в дальнейшем я планировал сделать её ещё лучше. А пока не удержался и за шесть копеек купил у продавщицы возле бочки большую кружку хлебного кваса. Вкусного, терпкого, такого, как надо, а не того дерьма, что продавали у нас.

И кстати, я заметил, что после инициации начал воспринимать себя именно местным. Не знаю, что там поменялось в моих мозгах, но я уже не был Семёном Павловичем, уважаемым человеком, тимлидом, разработчиком приложений и прочая, прочая, но в то же время не стал Сёмой Чоботом, хулиганом и раздолбаем, только и ищущим, где что стащить, дёрнуть, что плохо лежит, или кого развести на бабки. Я оказался чем-то средним. Солидный жизненный опыт не делал из меня старого брюзгу, запертого в теле молодого пацана. Я ощущал себя пусть не на шестнадцать, но не старше двадцати точно. В голове