Дружина особого назначения. Книга 4. Завтрашний взрыв - Иван Алексеев

«До завтра! До завтра!» — Анюта неслась по монастырю, как на крыльях, и эти слова чудесной песней звучали в ее все еще слегка кружащейся голове.

Степа весь вечер беседовал с Сидором и его односельчанами об отце Серафиме. Понятно, что беседовал он не просто так, а с пристрастием, но тем не менее старался, чтобы мужики не воспринимали все это как допрос. Степа по своему опыту знал, что многие, даже честные и ни в чем не повинные люди, особенно те, кто не обременен ни властью, ни богатством, случайно попав в лапы стражникам, проводящим розыск, или будучи вызваны в Разбойный приказ свидетелями, терялись, пугались и от страха начинали городить всякую чушь либо напрочь теряли дар речи. Стражник выстраивал свои вопросы и так, и сяк, и издалека, и с подковыркой, но получал всегда лишь один твердый ответ, что, дескать, отшельник отец Серафим — святой человек, спаситель и благодетель, за него будем и сами вечно Бога молить, и детям, и внукам, и правнукам завещаем. А о ручной гранате, то бишь бомбе, никто из сельчан и слыхом не слыхивал. Сидор, когда в рати был, конечно, видал такие, но издалека, да и то не ручные бомбы, а те, коими пушки заряжают. А в руках держать не доводилось.

Тогда Степа, убедившись, что среди простодушных селян вряд ли можно сыскать следы злодея, зашел с другой стороны. Он принялся расспрашивать, кому селяне рассказывали об отце Серафиме вообще и о его недавнем подвиге против ордынцев в частности. Тут же выяснилось, что все жители села, от мала до велика, будучи непосредственными участниками героических событий в качестве или освободителей, или освобожденных, только и делали, что взахлеб живописали житие святого отшельника каждому встречному и поперечному. Так что и с этой стороны розыск явно зашел в тупик. «Ну что ж, — решил стражник, — из людей, навещавших отца Серафима, остаются купец и бывшая с ним девица, странное поведение которой заметил смышленый послушник. Завтра утром разыщу обоих да побеседую с ними, как говорится, по душам».

Оставив Сидора со товарищи отдыхать, Степа решил еще раз пройтись вдоль стен больничной палаты. Смеркалось. Стражник не спеша брел по тропинке, задумчиво глядя на окна, чуть освещенные изнутри огоньками ночников. Вдруг, скорее ощутив, чем увидев, движущегося из сумерек ему навстречу человека, он замер на месте, подобрался, как в былые времена в темных переулках московской слободки. Шедший по тропинке человек нес на плече коромысло с двумя ведрами. Обычный водонос, но не монастырский, а из ополченцев. По его осанке можно было догадаться, что ведра сейчас пусты. Но что-то в этом мужике было не так. Через мгновение стражник понял, что именно заставило его насторожиться: водонос шел слишком уж медленно для человека с пустыми ведрами и при этом явно разглядывал окна больничной палаты.

«Ну и что же? — мысленно возразил сам себе Степан. — Просто он устал за день, вот и бредет не спеша на отдых к своему шалашу. А освещенные окна всегда притягивают взгляд, вот он и пялится на них безо всякой задней мысли». Однако стражник решительно шагнул навстречу водоносу, преграждая путь:

— Здорово, мил человек! Почто не спишь да с пустыми ведрами впотьмах бродишь?

При первых же словах Степы водонос испуганно сорвал с головы шапку и поспешно поклонился, насколько позволяло это сделать лежащее на плече коромысло. По этим его жестам сразу стало понятно, что мужик из числа робких, забитых жизнью русских крестьян или дворовых людей и в каждом встречном заранее признает превосходство над собой. Но такая явно выраженная покорность и униженность водоноса, пожалуй, лишь усилили подозрения Степана.

— Так зачем ты в ночи по монастырю-то шляешься? — повторил он свой вопрос.

— Дык, я ведь это… С работы я, с огородов… Воду носил в бочку для утрешнего полива. А теперь вот в шатер иду, на ночлег, значить.

— Ну, пойдем, коли так. Провожу я тебя до твоего ночлега, а то еще споткнешься в темноте невзначай, — не терпящим возражений, чуть насмешливым тоном скомандовал Степан. — Шагай вперед!

Мужик послушно затрусил на полусогнутых ногах по направлению к соборной площади. Когда они пересекали площадь, над монастырской стеной взошла полная луна, залив все обширное пространство перед храмом ярким холодным светом.

— А ну, постой-ка, приятель! — приказал стражник шедшему впереди мужику. — Желательно мне твою личность разглядеть да вопросы кой-какие задать.

Тот мгновенно замер, пригнулся, словно ожидая удара сзади.

— Поворотись, поворотись, — с прежней насмешливой интонацией произнес Степан. — Встань к лесу задом, а ко мне передом! Да поведай, кто ты есть таков и как в монастырь попал. Коромысло-то покуда опусти.

Мужик неловко повернулся, опустил коромысло, исподлобья робко взглянул на Степу. И тут же на его малоподвижном, ничем не примечательном лице промелькнуло выражение неподдельного изумления. Эта короткая, почти мгновенная смена эмоций не ускользнула от внимательного взгляда опытного стражника.

— Что, земляк, узнал меня? — грозно, не давая мужику опомниться, выкрикнул стражник.

Мужик, вопреки ожиданиям Степы, не сделал попытки отпереться.

— Дык, конечно, узнал. Тебя ведь, страж Степан, почитай, пол-Москвы знает! Только… — Он сделал паузу, чуть замялся. — Только слух прошел с год назад, что, дескать, убит ты был в своей слободке, незнамо кем. Стало быть, соврали, значить, и ты, слава Богу, живой! — Мужик торопливо снял шапку и перекрестился на купола собора.

Степе показалось, что в словах мужика прозвучала искренняя радость. Но, как известно, когда кажется — следует креститься. Стражник перекрестился вслед за мужиком и продолжил допрос:

— Так ты-то сам кто будешь? Раз уж меня знаешь, то смотри, не ври! Все равно тебя на чистую воду выведу, да еще и огорчу потом до невозможности!

— Зачем же мне врать-то? Лавром меня зовут. Сам-то я деревенский, да уж который год в Москве живу, на заработках. На мельницах работал, у бояр да купцов. Да водоносом тоже случалось подрабатывать.

Степа внимательно вгляделся в лицо мужика, и ему оно показалось знакомым. Где же он мог его видеть? Но как стражник ни напрягал память, ему не удавалось вспомнить, когда и при каких обстоятельствах он встречался с этим человеком. Словно мужик был в другом обличье. «Ладно, разберемся. Никуда он не денется!» — успокоил себя Степан и задал несколько уточняющих вопросов с подвохом. Мужик охотно и без запинки поведал о московских мельницах, на которых ему довелось работать, об их хозяевах, и не попался ни в одну из Степиных ловушек. Судя по всему, мужик рассказывал о себе чистую правду.

— А как же ты из Москвы-то в наш монастырь попал? Навстречу крымскому набегу, что ли, подался, покуда добрые люди, от него спасаясь, наоборот, в Москву шли?

— Дык ведь я ж еще по весне из Москвы-то ушел в Рязань. Кума у меня там. Вот к ней и подался. Решил лучшей доли да больших заработков поискать. А тут как раз набег случился. Ну, я до Рязани-то и не дойдя даже, обратно кинулся, со всеми вместе. И с беженцами в монастырь, стало быть, и пришел.