Бог, страх и свобода - Денис Драгунский

Смешно также повторять эпистемологические банальности. Нельзя путать доказательство с правилами логического вывода. Термин «доказательство» не имеет точного определения, не говоря уже о терминах «истина» и особенно «факт». В XIII веке ученые считали, что сытый человек легче голодного. До 1631 года, когда Фридрих Шпее опубликовал свое «Предупреждение судьям», наличие ведьм считалось научно доказанным и юридически апробированным фактом. Чего уж говорить о роли хвоста сперматозоида, которая менялась в зависимости от гендерной моды…

И уж конечно, пассаж моего уважаемого оппонента Петра Куслия: «Пример общества с высокой нравственностью, где религия не навязывала норм морали, нетрудно подыскать — это древние греки» — может вызвать лишь слабую улыбку. Конечно, все мы — вся русская культура, я имею в виду, — с гимназических пор наслышаны о доблести древних. Но гимназического взгляда недостаточно. Во-первых, древнегреческая религия навязывала мораль, и довольно агрессивно (еще более напориста была религия римлян, хотя они были еще доблестнее). Атеизм и святотатство считались тяжкими преступлениями; судьбой человека неукоснительно управляли боги; грешники наказывались посмертными мучениями (главным же грехом была, совсем как у папы Григория Великого, гордость, желание стать вровень с богами); за грехи отцов отвечали дети и внуки и так далее. Во-вторых, «высокая нравственность» древних греков никак не совпадает с нашими моральными нормами. Да, там высоко ценились храбрость, мужество, верность слову. Но! Всякий доблестный мужчина должен был иметь любовника-мальчика, которого он таким манером приготовлял к взрослой добродетельной жизни. Кроме педерастии в узком (педофильском) смысле слова, нормальным считался гомосексуализм мужской и женский; рабов вообще не считали за людей; дети были полной собственностью родителей; планирование семьи происходило путем убийства новорожденных. В-третьих, именно так — жестоко и распутно, если говорить на языке нынешней морали, — вели себя греческие боги: афинянам, фиванцам и спартанцам было с кого брать пример. Не говоря уже о римлянах — запрет вакханалий (опасных для жизни, в основе своей каннибальских, как положено культу Диониса, оргий) состоялся лишь в 186 году до н. э.; римляне упрекали сторонников Катилины (60-е годы до н. э.) в людоедстве — поймали, дескать, прохожего человека и съели, дабы скрепить свой союз. Такова, или примерно такова, была мораль прекрасной беломраморной Античности: цельная в себе самой, но никак не соответствующая современным европейским (христианским, так уж получилось!) критериям. Кстати говоря, беломраморными были римские статуи, греческие были расписными, с цветными каменьями в глазах и конским волосом ресниц.

Особенно важно, что античная антропология не знала понятия «личности» — этой основы современной морали. Человек был телом, не имеющим самостоятельной, отдельной от рода или полиса, ценности.

Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков,

Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,

Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают.

Так человеки: сии нарождаются, те погибают.

(Илиада, VI, 146 и след.)

Вот, собственно, и все о ценности человека в классической Античности (я подчеркиваю — в классической, ибо период Античности захватывает первые века христианства). Представление о ценности личности впервые появились только в XIII веке.

Но главное даже не это. Жизнь древних греков (и римлян, разумеется) была целиком пронизана тогдашней религией, тогдашним божественным, трансцендентным, мистическим — мифологией, одним словом. То, что в советских школах называлось «античным атеизмом», на деле являлось лишь спорами о божестве, чем-то похожими на новоевропейские богословские дискуссии. Считать Эпикура и Лукреция атеистами — все равно что называть атеистами Лютера или, скажем, Владимира Соловьева (не телеведущего). Атомы Демокрита — это те же эйдосы Платона. Собственно, античную религию даже трудно назвать религией в новоевропейском смысле слова, потому что у древних не было светского, плотского, посюстороннего пространства идей и действий, явно противопоставленного пространству религиозному, духовному, потустороннему. Не было царства бога и царства кесаря. Хотя бы потому, что римский кесарь был божественным (Divus); в Греции же царь (архонт) нес жреческие функции. Религиозные обряды пронизывали всю античную жизнь, политическую и повседневную.

Античные фигуры Добродетели и Порока (в знаменитом сюжете «Геракл на распутье») были точно такими же мифологическими, божественными персонажами, как сам Геракл, как Зевс, увенчавший Добродетель короной.

Вера в богов в античном мире (в отличие от новоевропейской веры) была совершенно, как бы это выразиться, натуральной. Зевс был гром в тучах, застилавших вершину горы Олимп, он был и статуя в Олимпии, он был и дуб в Додоне. Он был реален в восприятии людей и скульптурен в своем образе, как и все остальные античные боги и полубоги и прочие дриады и менады.

Поэтому мой оппонент, возможно, в некотором весьма отвлеченном смысле прав, говоря, что в Греции религия (точнее, вера в богов и ритуалы поклонения) не навязывала норм морали. Потому что другого миросозерцания, кроме религиозного, в Элладе просто не было. Религия ничего не навязывала жизни, она просто была жизнью. Точно так же в пионерском (да и во всяком другом) лагере столовая не навязывает свое меню: вы можете выбирать любую кашу, если она пшенная.

Не следует путать четыре разные вещи.

Историческая роль религии в формировании моральных норм. Думаю, никакой атеист и рационалист в ней не усомнится, если только он действительно искренний рационалист, сторонник фактичности и доказательности.

Роль трансцендентного источника морали. Думаю, психолог и социолог объяснят, что поступки, основанные на обдуманном, сознательном выборе, составляют малую часть наших физических и ментальных действий. Чаще всего люди действуют по усвоенному стереотипу (сложившемуся под нажимом референтной группы или в ходе усвоения традиции), или же эмоционально. Люди это прекрасно понимают и на ответ о причине того или иного поступка говорят: «Я как все; так принято; совесть не позволяет». Но что такое «совесть»? Это повелительные «нельзя» и «надо», которые унаследованы нами от поколений наших отцов и дедов, а вовсе не придуманы каждый раз наново. Что, повторяю в десятый раз, никак не обесценивает моральные нормы.

Натуральная наивная вера в Бога. Думаю, что современный европеец верит в Бога и мыслит себе Бога несколько иначе, чем античный грек, чем средневековый горожанин или крестьянин XIX века. Мне трудно себе представить, что для современного европейца Бог — это старик с седой бородой, сидящий на облаке, а по правую его руку стоит худощавый мужчина лет тридцати, а над ними реет серебристый голубь. Бог нашего современника — это не картина, не статуя, и уж подавно не реальная фигура. Бог нашего «пострелигиозного» современника — это метафоризация совестного запрета, если угодно. Это представления о неизбежном справедливом воздаянии. Это призыв быть милосердным, понимающим, сочувственным. Разумеется, многие люди живут без такой метафоры в душе; часть из них при этом живет достойно и добродетельно. Как, впрочем, и среди людей с этой метафорой встречаются не слишком-то моральные личности. Однако это не обесценивает указанную метафору, не лишает ее некоей повелительной силы на фоне неверия в обязательность моральных норм.