И опять Пожарский - Андрей Шопперт

– Я всё расскажу, – обливаясь потом и слезами, заскулил он, когда Пожарский потянулся раскалённым прутом к его причиндалам.

– А мы всё знать не хотим, – успокоил его княжич. – Да, ты всё и не знаешь. Вот ответь, сколько бусин из ладана было в дарах волхвов?

Стоящий рядом богомаз из спалённого монастыря подошёл поближе.

– То и я не знаю, княже. Скажешь ли? – Монашек, видно, принял вопрос за чистую монету.

Иван же, уже начавший привыкать к причудам Пожарского, только фыркнул в бороду.

– Шестьдесят бусин, сделанных из смеси ладана и смирны, – ответил за татя Пётр: как-то слышал это в Исаакиевском соборе на экскурсии и запомнил.

– Благодарствую, княже, – поклонился иконописец.

– Ладно, – повернулся к разбойнику Пожарский, – теперь твоя очередь. Сколько было в вашем полку народу?

– Так без малого восемь сотен, – не мешкая, ответил разбойник, косясь на остывающий прут.

– Ох, тяжело, – вздохнул княжич. – Про твой полк потом поговорим. Сколько было народу в вашей шайке?

– Так без малого два десятка, правда, Федьку вчерась Медведь топором зарубил.

– Мы пятнадцать убили. Ты шестнадцатый. Ещё кто-то остался? – снова пододвинул Пожарский шомпол к огню.

– Нет. Все были туточки.

– И Медведь?

– Он от стрелы, считай, одним из первых полёг, – неотрывно глядя на раскаляющийся конец прута, затараторил бывший стрелец.

– Где у вас лагерь?

– Тут, недалече, с версту будет, на полдень. – Тать мотнул головой, показывая направление.

– И в лагере никого нет? – Прут снова переместился к причиндалам.

– Только бабка Сидориха, и всё, вот те крест! – Пленный сделал попытку перекреститься, дёрнулся, но Иван держал его за правую руку крепко.

– Кто такая?

– Травница. Мы её в одной деревне от попа отбили. Сжечь он её хотел, говорил, что колдунья.

– Ясно. Казна где зарыта? Или скажешь, что не знаешь? – Прут вплотную приблизился к причинному месту, даже ногу задел.

Пленный выгнулся назад и заверещал:

– Знаю, знаю. Я подсмотрел. Покажу. Христом Богом клянусь, всё покажу! – Слёзы ручьями катились из глаз, а у костра запахло дерьмом. Обделался бандюга с перепугу.

– Унесите его быстро отсюда, – поморщился княжич. – Да смотрите за ним хорошенько. Головой за него отвечаете. Стоп. Далеко отсюда до Нижнего Новгорода? – остановил стрельцов Пожарский.

– Ну, до своротки на Балахну два дня и оттуда ещё день, почитай, – путаясь в спущенных штанах, пытался подниматься и подобострастно кланяться одновременно пленный.

– Вот как? Вот что, ребята, вы его в ручей, что с другой стороны дороги пробегает, суньте, пусть обмоется, но руки не развязывайте: такой источник знаний мне нужен целым и не вонючим к завтрему, – без тени улыбки погрозил Ивану Пырьеву пальцем Пётр.

Утром княжич с двумя десятниками и пленным на ляшских огромных конях уехали в лес. За кладом разбойничьим, понял Иван. Вернулись те часа через два, огромный лагерь уже проснулся и позавтракал, кони были запряжены в телеги. На всех четырёх конях были перекинуты поперёк мешки с добычей, коней вели в поводу, до того, видно, тяжёлой была ноша. Только на одном сидела пожилая уже женщина с большущей корзиной в руках.

Свалили мешки под мелодичный звон металла в одну из телег и, не мешкая, тронулись в путь. Иван за подробностями не лез: захочет десятник, сам скажет.

С убитыми разбойниками поступили, как и в прошлый раз: раздели, сорвали нательные кресты, у кого были, и набросали кучей у дороги. «Другим на острастку», – так объяснил свои действия Пожарский. Лишь одна монашка пискнула что-то про христианские обычаи.

– Они не христиане! – отрубил княжич. – Вон, на них даже крестов нет! – И спокойно поехал дальше.

Иван стал всё сильнее бояться этого юнца. Что будет, если он узнает, кто его пытался отравить? Сейчас стрелец ехал в авангарде длиннющего обоза как раз стремя в стремя с Пожарским.

– Знаешь, Иван, что я думаю… – начал было Пётр.

И Пырьев не выдержал:

– Не вели казнить, князь-батюшка! Я тебе яду подсыпал по наущению Тимофея Ракитного, сына боярского боярина Колтовского. Бес попутал. Всё что хошь для тебя сделаю, хоть и самого Колтовского порешу. Рабом тебе преданнейшим буду.

– Ну и ладно, – широко улыбнулся отрок Ивану, – потом сочтёмся.

Никита Иванович Пушкин, балахнинский воевода, сидел в своём дому и переписывал отчёт государеву дьяку в Нижний Новгород о сборе пятины с купцов своего уезда. Собрано было сполна, торговлишка с Казанью и самим Нижним в последнее время оживилась. Балахна хоть и не большой городок, но десяток торговых людишек имелся. Один же, купчина Тихон Замятин, и вовсе был первостатейный, имел две ладьи и хаживал и в Астрахань, и в Кострому, и в Казань. Собрано было сто семьдесят рублёв, о чем сейчас Никита Иванович и диктовал уездному писарю Агафону Лукину.

Это наипервейшее дело вдруг было прервано неожиданно появившимся подьячим Замятием Симановым.

– Никита Иванович, к заставе подошёл огромный обоз, одних лошадей сотни полторы, да телег несколько десятков, да людишек без счёта.

Событие для тихой и захолустной Балахны было неординарное. Пушкин оправил кафтан и поинтересовался:

– Кто такие? Откуда вести?

– Сынишка стрельца Захарьина прибежал от заставы, – пояснил источник новости Симанов.

– Вели стрельцов поднять, и коня мне пусть седлают. – Воевода вышел в другую горницу и, взяв саблю в дорогих ножнах, добытую у ляха в битве у Тушина, вышел на крыльцо.

Коня уже седлали, весь двор пришёл в движение, новость передавалась со скоростью летящей птицы. Лично проверив подпругу, Никита Иванович с помощью конюха взгромоздился в седло. Годы… А ведь, бывало, и без стремени взмывал на коня.

Путь до заставы много времени не занял, вся Балахна-то – две сотни дворов. Увиденное впечатлило. Впереди ехали на настоящих ляшских дестриэ два десятка стрельцов. Потом на таком же огромном вороном звере сидел юноша в богатых княжеских одеждах, справа от него гарцевал на буланом арабском жеребце подлинный лях. А затем… На самом деле, сотни полторы коней и не меньше двух десятков подвод, и по обочине дороги ещё и пешцы двигаются, вон, даже монашки с монахами. Что за переселение народов?

Воевода подъехал к заставе, и хоть был на коне, но получилось лишь снизу вверх поинтересоваться, придав голосу строгости:

– Кто такие?

Чуть раздвинув стрельцов, вперёд выехал тот самый юноша в княжеских одеждах и протянул свиток с печатью:

– Здрав будь, воевода, прости, не знаю имени-отчества. Я – Пётр Дмитриевич Пожарский, по царя и государя всея Руси Михаила Фёдоровича указу приехал принять новые отцовы вотчины и учинить в них порядок. Стрельцы мне в сопровождение посланы.