Элегия Хиллбилли - Джей Ди Вэнс

Однако когда я пожаловался Папо, тот сумел обратить этот промах мне на пользу. Еще до ужина я обучился и умножению, и делению. Следующие два года мы с дедом раз в неделю занимались математикой, за успехи вознаграждая себя мороженым. Если что-то не получалось сразу, я вновь винил себя и, признавая поражение, тут же бросал задачу. Папо, дав мне немного похныкать, приходил на помощь. Мамо была не сильна в математике, зато она, едва я научился читать, отвела меня в городскую библиотеку и объяснила, как пользоваться читательским билетом, проследив потом, чтобы дома всегда были детские книги.

Иными словами, какие бы испытания ни подстерегали меня в окружающем мире, дома я всегда получал поддержку. Наверное, это меня и спасло.

Скорее всего, не я один плохо помню себя в возрасте до шести-семи лет. Помню, как в четыре года залез на обеденный стол, объявил себя Невероятным Халком и прыгнул, долбанув головой стену, в надежде ее проломить (увы, стена оказалась крепче).

Еще помню, как меня тайком пронесли в больницу, чтобы попрощаться с дядюшкой Тиберри. И как сидел у Мамо Блантон на коленях: она до самого рассвета читала мне библейские притчи, а я дергал колючие усы у нее над губой и спрашивал, зачем Бог дал старушкам волосы на лице. Помню, как объяснял миссис Гидорн, что меня зовут Джей Ди: «Джей точка, Д, точка». Еще как Джо Монтана в Супербоуле вырвал победу у команды «Бенгалс»[16]. И тот теплый сентябрьский день, когда мама с Линдси, забрав меня из детского сада, объявили, что я больше никогда не увижу отца. Он отказался от родительских прав, сказали они. Мне никогда в жизни не было так грустно.

Мой отец, Дон Бауман, был вторым мужем матери. Они поженились в 1983 году и расстались, когда я был еще совсем крохой. Через пару лет после развода мать снова вышла замуж. Отец же, когда мне исполнилось шесть, написал отказ от родительских прав и на несколько лет исчез из моей жизни. Я плохо помню время, что мы прожили вместе. Помню, что отец любил горы и пастбища Кентукки. Еще он любил арсиколу[17] и говорил с ярко выраженным южным акцентом. Много пил, но бросил после того, как вступил в пятидесятническое братство[18]. Мне казалось, он меня любит, поэтому я был дико расстроен, узнав от матери и Мамо, что больше ему не нужен. У него появилась новая жена, двое маленьких детей – я исчез из его жизни.

Моего отчима и будущего приемного отца звали Боб Хамел, и на вид он был славным парнем. Боб всегда хорошо относился ко мне и Линдси. Правда Мамо его невзлюбила. «Тупой беззубый урод», – говорила она. Видимо, ее смущало происхождение Боба. Мамо с юности прикладывала титанические усилия, чтобы сделать жизнь лучше. Пусть богатой она так и не стала, но ей хотелось дать детям образование, найти им перспективную работу и выдать дочерей замуж за достойных представителей среднего класса. А Боб был типичным хиллбилли. Рос практически без отца и, как и он, бросил двоих родных детей. Они жили в Гамильтоне, всего в десяти милях южнее Мидлтауна, но он никогда их не навещал. Половина его зубов сгнила, оставшиеся почернели и стали кривыми от любви к сладкой газировке и нелюбви к стоматологам. Всю жизнь, с юных лет, он работал дальнобойщиком.

Больше всего Мамо раздражало, что Боб был точной ее копией. Она, видимо, понимала то, что сам я осознаю лишь двадцать лет спустя: социальный класс в Америке – это не только деньги, но и окружение. Бабушка стремилась обеспечить детям достойное будущее, интуиция подсказывала, что этот человек не годится ее детям или внукам в спутники жизни.

Когда Боб официально меня усыновил, мать сменила мне имя: с Джеймс Дональд Бауман на Джеймс Дэвид Хамел. Меня назвали в честь отца, и мать постаралась стереть любое упоминание о нем. Первую букву пришлось оставить, потому что к тому времени меня уже прозвали «Джей Ди». Мать сказала, что новое имя мне дали в честь дядюшки Дэвида, ее старшего брата – того самого любителя покурить травку. Даже в шесть лет это показалось мне странным. Скорее всего, она выбрала имя наугад: любое, лишь бы не Дональд.

Сперва наша новая жизнь с Бобом была похожа на сюжет семейного сериала. Они с мамой неплохо ладили. Купили дом в паре кварталов от бабушки (буквально в двух шагах: если у нас были заняты обе ванные или мне хотелось перекусить, я оправлялся к Мамо в гости). Мать устроилась на работу в больницу, а Боб неплохо зарабатывал, так что деньги у нас водились. Вместе с бабулей и новым отцом мы стали полноценной семьей: пусть странной, но вполне счастливой.

Жизнь текла предсказуемо: утром я шел в школу, потом возвращался домой и обедал. Почти каждый день ходил к Мамо и Папо. Дед курил на крылечке, и я сидел и слушал его брюзжание: он ругал то политиков, то профсоюзы сталелитейщиков. Когда я научился читать, мать купила мне первую книгу – «Хулиган из космоса»[19]. Читать мне нравилось, решать математические задачки с Папо – тоже. Еще нравилось, как искренне и громко мать радуется любым моим успехам.

С матерью нас сближало многое: например, любовь к футболу. Я запоем читал каждую, даже самую крохотную заметку про Джо Монтану, лучшего квотербека всех времен; смотрел матчи, писал фанатские письма в «Фортинайнтез», а потом и в «Чифз», его новую команду. Мамо нашла в библиотеке книгу по футбольной стратегии, и мы соорудили из бумаги и монеток модель футбольного поля, где пенни были вместо защитников, а никели[20] и даймы[21] нападавшими.

Мать хотела, чтобы я не только знал правила игры – она стремилась научить меня тактике. На нашем бумажном поле мы разыгрывали различные комбинации: что будет, если форвард (блестящий никель) вдруг промахнется? Или что делать квотербеку (дайму), если все ресиверы (другие даймы) вне игры? Шахмат у нас не было, вместо них был футбол.