Шанс на жизнь. Как современная медицина спасает еще не рожденных и новорожденных - Оливия Гордон

Непростым оказалось и ожидание. Так как процедура EXIT проводилась лишь на 34-й неделе, критическое состояние, в котором находился плод, могло привести за это время к преждевременным родам (и смерти) или сердечной недостаточности (и смерти). К тому же никто не мог сказать, какой будет жизнь ребенка после спасения. Научится ли он дышать, есть, пить, разговаривать?

Операция стала серьезным шагом. Огромному количеству врачей из «команды А», как называл ее мистер Пандья, пришлось освободить все свое время.

Наконец, настал тот самый момент, пошла 35-я неделя. Джесс и Уилл спустились в метро, едва занялся день. В больнице, пока Джесс сидела в специальном халате, многие приходили поздороваться. Казалось, все вокруг ее знали.

– Сегодня ты увидишь своего малыша, – сказал один из докторов.

Джесс вошла в операционную родильного отделения, легла на установленную под небольшим наклоном кушетку, обычно использующуюся для кесарева сечения, и почувствовала, как же ей страшно.

Уилл наблюдал за тем, как его жену вместе с ребенком погружают в глубокий сон. Ужасно становиться свидетелем подобного. Наверное, Уиллу было даже хуже, потому что он мало что мог сделать, чтобы помочь, и вынужден был держать себя в руках. Когда он заплакал, одна из акушерок проводила его в коридор.

Очнувшись, сонная Джесс увидела рядом с собой приятного мужчину, неонатолога Джайлса Кендалла. Указав на свое горло, Джесс как бы спросила, удалось ли сделать трахеостомию плоду. Доктор Кендалл мягко ответил: «Нет», – им не удалось.

Сама операция прошла гладко. Врачи не обнаружили закупорки и достали малыша из утробы. Поначалу все шло отлично.

Однако его легкие почему-то не наполнялись воздухом. Врачи недоумевали. Кровь была насыщена кислородом всего на 30 %, и при рождении головной мозг был уже поврежден.

На операционной койке Джесс отвезли в другую комнату, где ей пришлось немного подождать вместе с Уиллом. Они назвали сына Кори. Джесс забыла многое из случившегося тогда. Она вспомнила, как была рядом с Кори, которого сканировали врачи; он был весь утыкан проводами. Затем ей сообщили, что больше ничего нельзя сделать, и отсоединили мальчика от аппаратов, передавая его, завернутого в одеяльце, сначала Джесс, затем Уиллу. Джайлс Кендалл приложил стетоскоп к груди Кори. Малыша не стало.

В день смерти Кори Джесс не могла плакать, не могла вообще реагировать на происходящее вокруг. Она пробыла в своей родильной палате еще три дня, за которые ни разу оттуда не вышла.

– Так странно было находиться там, с Кори, будто бы запертой в той комнате. Я не знала, что делать дальше, не знала, что происходило за дверью палаты.

После смерти Кори врачи выяснили, что его легкие так и не развились правильно. Они оказались слишком плотными и не смогли бы впускать и выпускать воздух. Также у мальчика обнаружили всего одну легочную вену вместо необходимых четырех. Невероятно редкий, почти не встречающийся порок развития.

Факт смерти Кори нисколько не уменьшил то уважение, которое эта семья испытывала по отношению ко всем докторам, которые пытались спасти ребенка. Эмоциональная связь между Джесс, Уиллом и медицинским персоналом лишь окрепла. Врачи действительно за них переживали и продолжают переживать до сих пор.

– Хоть я и наблюдаю за множеством детей, умирающих на каком-то этапе беременности, – сказал мне мистер Пандья, когда мы обсуждали этот случай, – я нечасто вижу настоящую смерть.

После смерти Кори мистер Пандья позвонил Джесс и Уиллу домой.

– Я все еще думаю о вас, – сказал он им.

Прошло два года. Мистер Пандья показал мне открытку, которую Джесс написала ему: она благодарила его и всю команду за то, что они сделали, чтобы спасти Кори. Пандья хранил открытку в ящике своего стола. Хотя бы раз в год эта семья заходила увидеться с доктором в отделении.

Джесс, всегда общительная, на время замкнулась в себе и отстранилась от семьи и друзей.

– Они были счастливы, имели детей, а мы нет. Люди не знали, что нам сказать. Некоторые не заговаривали о Кори при нас.

Некоторые члены «команды А» после смерти мальчика и сами пребывали в шоке. Они навещали Джесс в больнице раз или два в день. Женщине казалось, что тогда врачи были единственными людьми, которые и правда понимали, через что она проходила.

* * *

EXIT представляет собой переходную форму, нечто среднее между обычной процедурой и фетальной хирургией в чистом виде. Она рискованная, по ее окончании ребенка не возвращают в матку, а завершают процесс родов и извлекают его. Существует еще один экспериментальный подход фетальной медицины, который, кажется, вообще не с этой планеты. Эту операцию впервые успешно провели в 1997 году в больнице Филадельфии, а в 2018 году я полетела в Америку, чтобы увидеть все своими глазами.

В то утро я приехала на место в 7.15, за ночь почти не поспав, и чувствовала себя взволнованно. Мне не удалось поговорить с доктором Адзиком, мы лишь быстро поздоровались в коридоре, а потом я наблюдала за ним, пока он работал. Я надела специальную форму и маску, которая, согласно правилам безопасности, должна была сидеть на мне довольно плотно. Здесь не было контейнера с резиновой обувью (я однажды заметила такую в больнице Грейт Ормонд Стрит). Врачи проводили операции в собственных черных лакированных туфлях. Я замерла в углу, стараясь быть незаметной, и смотрела, как 20 докторов и медсестер кружат вокруг пациентов: матери на 25-й неделе беременности и ее малыша. Мать я видела плохо из-за хирургов, но мне открывался отличный вид на ее живот, протертый дезинфицирующей коричневой жидкостью; руки ее были закреплены, пальцы – напряжены. Ее лицо скрывалось за синей занавеской. Таз с теплым физраствором стоял на полу неподалеку. Женщине уже ввели анестезию, чтобы полностью расслабить матку и обеспечить анестезию плоду.

Несмотря на большое количество врачей – фетальных хирургов, акушеров, анестезиологов и фетального кардиолога, который будет следить за сердцем ребенка всю операцию, – в комнате царила тишина.

Хирурги – Скотт Адзик, Алан Флэйк и Холли Хедрик – разрезали живот матери при помощи аппарата Бови, электрического прижигающего устройства, которое разрезает ткани и одновременно обезвоживает клетки, чтобы предотвратить кровотечение[14]. Комната наполнилась запахом горелой плоти. Огромные расширители держали разрез раскрытым, и матка выскочила оттуда, как попкорн, круглая и розовая. Следующий шаг: врачи определили местонахождение плаценты с помощью ультразвукового датчика. Касаться ее было нельзя, повреждать – тем более. Затем аппарат Бови вскрыл матку. Амниотическая жидкость стала вытекать, но освобожденное место заполняли физраствором, нагретым до температуры тела, чтобы сохранить ребенка в тепле.