Сады Луны - Стивен Эриксон

Тавора глядела на брата, внешне ничем не выказывая своих чувств.

— Я получил новое назначение, — пояснил Паран.

— В Анту? Странно, что мы об этом не слышали.

«Конечно, вы бы обязательно услышали. Знать хоть и утратила свое влияние, но по умению разузнавать новости ей по-прежнему не было равных».

— Мое назначение оказалось неожиданностью даже для меня. Но в Анте я служить не буду. Я приехал всего на несколько дней.

— Тебя повысили в звании? Или назначили на более высокую должность?

Паран улыбнулся.

— Вот уже и ты начинаешь повторять отцовские слова: влияние, положение, богатство. Добавь еще сюда честь фамилии.

— Об этом, братец, ты давно перестал беспокоиться.

— Теперь об этом беспокоишься ты. Отец что, отходит от повседневных дел?

— Постепенно. Со здоровьем у него все хуже. А ты ведь даже ни разу не написал ему из Итко Кана.

Паран вздохнул.

— И ты, Тавора, решила хоть как-то восполнить ему то, чего он так и не дождался от своего непутевого сына? Не думаю, что я снискал бы отцовскую благосклонность, если бы остался здесь и не пошел в армию. Я всегда считал: управлять семейными делами должен тот, кто это умеет.

Тавора сощурилась. Гордость не позволила ей даже улыбнуться на комплимент брата.

— А как Фелисина? — спросил он про младшую сестру.

— Как всегда. Сидит затворницей у себя в комнате и сочиняет. Она еще не знает о твоем приезде. Представляю, как она обрадуется и как следом огорчится, когда ты скажешь ей, что приехал всего на несколько дней.

— Она становится твоей соперницей?

Тавора презрительно фыркнула и отвернулась.

— Фелисина? Она слишком мягкотелая для этого мира. Да и вообще для любого мира, кроме своих четырех стен. Сам увидишь: она ничуть не изменилась.

Паран смотрел на жесткую, словно деревянную спину удалявшейся Таворы. Только сейчас он сообразил, что от него отчаянно пахнет потом: его собственным и лошадиным. И не только потом. От него пахло дорожной грязью и чем-то еще.

«Старая кровь и старые страхи, — подумал Паран, оглядываясь по сторонам. — А пиршественный зал-то совсем и не такой громадный, как мне раньше казалось».

С приходом морантов

все изменилось,

и вольные города,

подобно суденышкам утлым,

накрыли имперские волны.

На двенадцатый год сражений —

год Расколовшейся Луны —

явилось ее дитя,

неся губительный дождь

и чернокрылую надежду.

Два города продолжали

давать отпор малазанцам.

Один — горделивый и стойкий,

у Тьмы под могучим крылом.

Другой — разделенный,

лишенный солдат

и союзников тоже…

Тот, что силен был, пал первым.

Взывание к Тени. Фелисина (р. 1146)

1163 год сна Верны (два года спустя)

105 год Малазанской империи

9 год правления императрицы Ласэны

В клубах бледного дыма кружились вороны. Их хриплые крики сливались в зловещий хор, заглушая крики и стоны раненых и умирающих солдат. Удушающе пахло обгорелыми человеческими телами.

На третьем холме, откуда открывался вид на павший город с горделивым названием Крепыш, стояла боевая колдунья по имени Дырявый Парус. Ее окружали искореженные груды доспехов и оружия — вернее, того, во что все это превратилось.

От тех, кто еще какой-то час назад носил эти доспехи и держал в руках оружие, вообще ничего не осталось. Тишина, затаившаяся внутри измятых шлемов и сплющенных нагрудников, отдавалась в голове колдуньи погребальной песней.

Дырявый Парус стояла, скрестив на груди руки. Красный плащ с серебристой эмблемой — свидетельство того, что эта женщина принадлежала к числу боевых магов Второй армии, — висел опаленными клочьями на ее круглых плечах. Ее овальное, полное лицо, с которого обычно не сходила невинная улыбка, прорезали глубокие морщины, а румяные щеки сделались бледными и дряблыми.

Внешние звуки и запахи отступали перед внутренней тишиной, наполнявшей колдунью. Куски и клочья доспехов, разбросанные вокруг, глядели на нее с немым укором. Это они заглушали собой весь этот внешний гвалт. Но был и другой источник тишины. Магических сил, выпущенных сегодня наружу, вполне хватило бы на то, чтобы разорвать завесу между мирами. Сущности Хаоса, двигавшиеся меж магических Путей, были совсем близко. Колдунья почти ощущала их прикосновение.

У нее не оставалось никаких чувств. Всех их поглотил ужас недавних событий и не менее страшная картина — легионы черных морантов, направлявшихся в павший город Крепкие Стены. Дырявый Парус смотрела из-под тяжелых век на их одинаковые ряды и вдруг поняла: одно чувство у нее все-таки осталось. Ненависть.

«Союзники. Предвкушают долгожданное кровопролитие».

Не пройдет и часа, как от жителей крупного города останется не более двух десятков чудом уцелевших. Моранты были близкими соседями горожан. История их взаимоотношений насчитывала годы междоусобицы, когда удар одной стороны уравновешивался ответным ударом другой. Равновесие держалось на силе оружия.

«Шеденаль милосердная, — думала колдунья, — неужели они еще не насытились кровью?»

В городе полыхали пожары, которые никто и не думал тушить. После трех лет осады город пал. Но Дырявый Парус знала: это еще не все. Нечто притаилось и молчаливо ожидало своего часа.

Что ж, она тоже подождет. Она должна это сделать ради погибших, ибо по-другому ничем не смогла им помочь.

Равнина была устлана телами малазанских солдат. Многие лежали, раскинув руки или воздев их к небу. Вороны, словно надсмотрщики, восседали на мертвецах. Уцелевшие воины отрешенно бродили среди трупов, разыскивая павших товарищей. Колдунье было тяжело и больно смотреть на их понурые фигуры.

— Они подходят, — послышалось слева от колдуньи. Дырявый Парус медленно повернулась. В десяти футах от нее на обгорелых остатках доспехов лежал боевой маг Хохолок. Кожа его бритой головы, будто зеркало, отражала задымленное небо. Магической волной ему оторвало обе ноги. Из пропоротой грудной клетки торчали окровавленные кишки. Они уже почти не кровоточили. Только магические способности позволяли Хохолку сохранять остатки жизни.

— Я думала, ты уже мертв, — сказала Дырявый Парус.

— С утра у меня было ощущение, что сегодня мне повезет.

— Я бы не сказала.

Маг кашлянул, и откуда-то из-под сердца вылетел сгусток крови.