Тайная жена - Елена Арсеньева

Марина хотела пропустить реплику Десмонда мимо ушей, но вдруг вспомнила, что она за день ему и слова не сказала. Саймонс, небось, уже голову ломает над странными отношениями кузенов. Конечно, делает скидку для русской дикости. Ну и черт с ним! Ну и пусть думает, что хочет!

Так ничего и не сказав, она снова уткнулась в окно, однако карета уже остановилась перед отелем, и разглядывать сегодня Марине было нечего.

Следующие два дня и впрямь увенчались оргией покупок, и к концу второго Марина утратила счет вышитым ридикюлям, замшевым, кисейным, лайковым и шелковым перчаткам, шелковым и кожаным туфелькам, ажурным чулочкам, батистовым сорочкам, соломенным, фетровым, атласным, бархатным и кружевным шляпкам и чепцам, косынкам, платкам и шарфам, корсетам, амазонкам, нижним юбкам, пелеринам, панталонам, пеньюарам, жакетикам, платьям… о господи, всего этого не перечесть, не запомнить! Ничего. Она постарается. Постарается. Главное, что до 31 июля осталось уже на четыре дня меньше!

Они двигались на запад, и дыхание моря становилось все ощутимее.

Январь, январь на дворе, приходилось постоянно напоминать Марине, когда она глядела на свежую зеленую траву, в которой там и сям вспыхивали под солнцем журчащие ручейки: в них превратился мимолетно выпавший снежок. Деревья, кроме сосен, стояли голые, однако же среди них виднелся кустарник с жесткими темно-зелеными листьями, много было можжевельника, усыпанного лиловыми шишечками-ягодками, и все это придавало округе вид праздничный и нарядный.

Дороги были необыкновенно хороши: или мощенные камнем, или так плотно катанные, что не страшна им была никакая грязь и ростепель. Марина вспомнила, каково будет в марте-апреле в России, где дорог не существовало и малейший дождь делал пути непроезжими. Бахметево превращалось в такую пору в островок, отрезанный от всего мира, и жизнь казалась вовсе безысходной… нет, не стоит даже думать об этом!

Близ дороги виднелись сады, огороды, жилища. Марина смотрела во все глаза. Ее очаровали сельские домики с соломенными крышами, оплетенные розами и плющом до самой кровли и густо осененные деревами. Конечно, розы еще не цвели, а все же зрелище было очаровательное!

Постепенно дома делались внушительнее. У них были красные черепичные крыши, и люди, стоявшие на крылечках, казались одетыми лучше, чем простые селяне. Они приветливо махали проезжающей карете, и Марина заметила, что Десмонд иногда машет в ответ.

«Какие приветливые здесь люди, – подумала она, не удержавшись, чтобы, в свою очередь, не помахать очаровательной девчушке с волосами, как белейший лен, которая припустила к карете, что-то весело крича. – А этот-то… кузен… небось возомнил, что они в его честь здесь повыстроились. Ну в точности тот немецкий принц, который вообразил, что фонари в его честь горят!»

– Мы уже близко, – вдруг обратился к ней кузен, и Марина вздрогнула от неожиданности: тот заговорил по-русски. Очевидно, чтобы не понял Саймонс, скромно притулившийся на боковом сиденье. – Просить вас хорошо себя вести с мой дядючка, тетучка и мой слуги. Понимайте?

– Понимайте, – обреченно кивнула Марина. – Значит, и у вас тоже имеется «дядючка» и «тетучка»? Никакого от них спасения! О господи, ну не могла я, что ли, попасть к другому лорду, сироте круглому?!

Десмонд воззрился вопросительно, и Марина поняла, что сказанное ею – за пределами его понимания.

– Так и быть, – отмахнулась она. – Назвался груздем – полезай в кузов. Стерплю и тетучка, и дядючка твои… но ты ужо попомнишь все это!

– О, yes, – пробормотал Десмонд, и Саймонс, напряженно вслушивавшийся в непонятную речь, облегченно вздохнул, услышав знакомое слово.

– Арендаторы все с нетерпением ждут приезда вашей светлости! – Он сделал широкий жест к окнам, и Марина воззрилась на машущих людей с изумлением: никак они и вправду приветствуют фальшивого лорда? Неужто он не врал, и это все – его земля? И эти леса, и чудное озеро, блеснувшее за частоколом елей, словно загадочный взор из-под ресниц, и эта звенящая тишина, и пенье птиц, и высоченные кованые ворота, и тенистая дубовая аллея, за которой красовалось великолепное строение, окруженное зеленым ковром изящного газона?!

Запыленная карета, влекомая разгоряченными лошадьми, описав круг, остановилась у высокого крыльца. Вышел Саймонс, затем Десмонд подал руку Марине. Она сошла, как во сне, не видя куда ступает, видя лишь купол, венчающий фасад, а за ним – башни, поднимающиеся до высоты огромных деревьев, освещенных заходящим солнцем.

На крыльцо высыпали люди.

Мелькали алые с позолотою ливреи – это кланялись бесчисленные лакеи, причем голову каждого венчал белый паричок. Затем заколыхались, ныряя в реверансах, черные платья горничных.

Десмонд улыбался, смеялся, пожимая руки, что-то быстро говорил, щипал за тугие щечки девушек… Марина глядела разиня рот. Да ведь она никогда не предполагала, что он умеет улыбаться! А они все воспринимают это как должное, и девицы не смущаются, когда он с ними поигрывает взорами. Она-то полагала англичан людьми сдержанными! Впрочем, это представление ее уже не раз рушилось – верно, будет рушиться и впредь.

– О, Агнесс! – воскликнул вдруг Десмонд, оборачиваясь к девушке, стоящей поодаль. Это была красивая, яркая брюнетка. – И ты здесь! Я-то думал, что застану тебя уже замужем!

– Как милорд мог подумать такое, – не поднимая глаз, прошептала Агнесс, и каждое слово ее сделалось слышно благодаря полной тишине, внезапно установившейся вокруг. Все взоры были устремлены на них двоих, и Марина вдруг поняла, что присутствующим до смерти любопытно услышать каждое слово из этого разговора.

– Ну, не прибедняйся, Агнесс! – Десмонд приподнял за подбородок опущенное личико. – Я-то помню, скольким парням ты вскружила головы!

– Быть может, милорд помнит, что мне никто не был по сердцу… – Агнесс приоткрыла губы, переведя дыхание, – кроме… – Она больше ничего не сказала, только вскинула свои яркие глаза, но по толпе слуг пронесся вздох, словно все услышали невысказанное.

«Она хотела сказать: «Кроме вас!» – вдруг поняла Марина. – Да она же влюблена в него! Она от него без ума!»

Грудь Агнесс вздымалась так часто, что Десмонд не мог не обратить на это внимания. Глаза его сползли от влажных, манящих глаз к пухлым приоткрытым губкам, потом к свежей шее, потом с видимым интересом уперлись в эту неистово колышущуюся грудь, словно Десмонд всерьез задумался: выдержит черное платье этот напор или порвется?

А Марина вдруг почувствовала, что задыхается от возмущения. Пусть Маккол и не солгал, что владеет замком, но все-таки он никакой не лорд, ибо настоящий лорд никогда не позволит себе так заглядеться на горничную. Надо это прекратить. Он выставляет себя посмешищем, и если ему на это наплевать, то его «кузина» не желает выглядеть дура дурой!

Она уже двинулась вперед, чтобы приблизиться к Десмонду и тычком поувесистее неприметно привести его в чувство, как вдруг на крыльце показалась какая-то белая фигура, и Марина замерла на полушаге, с воздетой рукой, ибо перед нею было самое странное существо на свете.