Джунипер. История девочки, которая появилась на свет слишком рано - Томас Френч

Когда Маппет стояла на стартовой линии, я согнулась над ней и прошептала: «На старт…», после чего она прижала уши и напрягла тело. «Внимание…», и она перенесла вес на задние лапы, замирая от нетерпения. «Марш!» Маппет полетела по лужайке, поймала теннисный мяч из пусковой установки, резко развернулась, как пловец, и понеслась обратно, пробежав тридцать метров за 4,2 секунды. Она ни разу не уронила мяч, не сбилась с нужной траектории и не пропустила прыжка. Маппет быстро собирала ленты и награды. Эндорфины в ее крови зашкаливали, а первобытные инстинкты все направляли: «Мяч, мяч, мяч, мяч, мяч, мяч, мяч». Во время одного из утренних забегов Маппет, преодолев финишную черту, подбежала ко мне за поздравительным объятием, и — бам! — она врезалась головой мне в живот.

Было больно. Господи, как же мне было больно. Я волновалась за ребенка.

Боль утихла. Я решила не говорить об этом Тому.

Между забегами я читала и перекусывала фруктовым салатом, сидя на складном стуле. Я еще не носила одежду для беременных, но резинка моих спортивных штанов уже была туго натянута на животе. Он был твердым, как дыня. Мне было интересно, слышит ли дочь лай собак и как она его воспринимает. Может, он успокаивает ее, как колыбельная? Время шло, а мне становилось все труднее найти комфортную для себя позу. Ерзая на стуле, я одним глазом следила за результатами забега, а другим просматривала ленту «Фейсбука» на своем телефоне, как вдруг поняла, что у меня началось кровотечение.

Я постаралась не паниковать и позвонила врачу. Медсестра, снявшая трубку, была спокойна.

— Приезжайте на осмотр, — сказала она.

— Это опасно? — спросила я.

— Будет ясно после осмотра, — услышала я в ответ.

По телефону Келли казалась удивительно спокойной. Она даже не попросила приехать за ней. Маппет предстоял еще один забег, и она думала, что кто-нибудь из членов команды по флайболу сможет подбросить ее домой. Я не понимал ее медлительности. Разве мы не пытались зачать этого ребенка годами?

Клуб собаководов Сент-Питерсберга находился в десяти минутах езды. Когда я приехал, Келли сказала, что боль утихла и спешить некуда. Она настояла на том, чтобы мы посмотрели последний забег нашей собаки. Несмотря на то что хозяева других собак предлагали завезти Маппет домой, Келли наотрез отказалась.

— Нам нужно как можно скорее добраться до больницы, — сказал я. — Необходимо выяснить, что и как.

К тому моменту как мы оставили Маппет дома, Келли уже корчилась от боли, ее лицо было искажено судорогой, дыхание было сбивчивым.

— Поторопись, — сказала она.

Я пытался сделать все возможное, разве что не проезжал на красный сигнал светофора. Всего за несколько минут спазмы стали настолько сильными, что Келли кричала от боли.

В больнице медсестры немедленно усадили ее в кресло-коляску и повезли в смотровой кабинет. Спазмы становились все сильнее.

Когда в кабинет зашел акушер, на его лице было заметно удивление. Он объяснил, что, если схватки не остановить, наша дочь не сможет выжить вне матки. Однако была еще одна, более серьезная проблема. Тихим голосом акушер сказал, что околоплодная жидкость попала в кровоток Келли, что могло значительно усложнить остановку кровотечения. Медикаменты не действовали.

— Если мы не остановим кровотечение, — сказал он еще тише, — мы рискуем потерять вашу жену.

Келли схватила меня за руку, услышав слова врача.

— Не дай мне умереть, — сказала она, сжимая руку и смотря мне в глаза. — Пожалуйста, не дай мне умереть.

На мгновение я замолчал. До этого я даже представить себе не мог, что Келли чего-то боялась. Теперь она была в ужасе. Ее крики становились громче. Лицо побелело. Крови было столько, что кабинет выглядел как место убийства. Келли рвало.

— Я не позволю тебе умереть, — прошептал я. — Обещаю. Я рядом.

Вскоре лекарства подействовали, и кровотечение замедлилось. Теперь, когда Келли стабилизировали, врачи принялись за ребенка.

Когда они ввезли аппарат для УЗИ, я постарался изобразить спокойствие. Я был уверен, что наша дочь мертва.

Врач быстро провел датчиком по животу Келли, пытаясь проследить на мониторе сердцебиение ребенка. Тишина. Он попробовал снова. Все это время я не дышал. Тишина. Врач продвинул руку в центр, под пупок Келли. Тишина.

Я не помню, что я делала: задерживала ли дыхание, вздыхала, говорила или плакала. Я помню кровь. Кровь на руках, кровь на больничной койке. Красные струйки и темные сгустки. Яркие кровавые бусины на синих латексных перчатках врача. Кровь казалась еще краснее из-за флуоресцентного освещения в палате. Это обжигающее чувство вины… Крови было так много, что я поняла — ребенка нет, уже нет. Знал ли об этом Том? Знал ли он, что я убила его дочь?

«Мне жаль», — сказала я ему. Съежившись на койке, я хваталась за поручни и прятала лицо в их пластмассовом безразличии. «Мне так жаль», — повторила я.

Мне было доверено самое ценное, что есть в мире, результат долгих лет трудов и подарок от людей, которых я так любила. Я все испортила. Потеряла нашего ребенка. Мне было плохо. Я посмотрела на Тома. Я просто не могла потерять и его тоже.

Мужчина, который раньше падал в обморок при виде иглы, сидел рядом, забрызганный моей кровью, выпрямив спину.

Этот ребенок был нашим. Мы все еще были вместе.

Я пообещала себе, что с нами все будет в порядке.

Мы все испытали леденящий шок, когда звуки сердцебиения наполнили палату, как топот копыт бегущей лошади.

На изображении монитора она плавала в пиксельном тумане. Однако за облегчением последовал прилив страха. Еще тяжелее было видеть ее такой довольной и ни о чем не подозревающей и знать, что нам, возможно, придется стать очевидцами ее смерти.

Всего за несколько часов она была потеряна и вновь обретена нами. Ее сердце билось. Как тихо, должно быть, там, в этой теплой воде. Она съеживалась, извивалась и, наверное, чувствовала себя в полной безопасности. Однако рядом с ней вырисовывалась таинственная фигура, которой не было еще два дня назад: сгусток крови размером с кулак, образовавшийся от отслоения плаценты. Медсестра ставила мне капельницы с лекарством, ослабляющим схватки, и постепенно оно начало действовать. Однако всем было ясно, что это лишь временная мера.