Так тихо плачет супербог - Компэто-Сан

эф-мажор, опус 73. Всё второе занимали духовые, и Юрий уходил.

Ушёл бы. Нет, всё же уйдёт. Сквозь пелену крика прорвался тот колокольчик истерики: уйдёшь, ещё как уйдёшь. От тебя уже ничего не зависит. Осталось собрать вершки. Корешки посеяны, Юрий. Не чувствуешь ли ты, какие у меня мягкие руки? Скоро он явится.

Юрий покачал головой и сбил наваждение. Обмануться не удалось. Ани здесь не было. А ведь её одну не смущала квартира 50.

Юрий взялся за moderato третьем квартете и представил, как Аня его слушает. Юркая точно лисичка. Свернувшись на вон том диване.

Играя, Юрий прикрывал глаза ровно настолько, чтобы видеть тени нот. Так зрение поддавалось болезни разума. Юрий воображал призрак Ани, сидящий напротив него. Любопытный как moderato.

Юрий защипывал струны и мурлыкал в такт музыке. Солнечные блики плясали по лаку скрипки. Голоса звучали урывками: они замолкали, уходили на протяжную хоровую «о». Затем чутко угадывали, когда стоило перескочить на искорки писка. Они чувствовали темп музыки.

Голоса угадывали мелодию и поддакивали ей. Юрий ни разу не чувствовал такой гармонии с ними. Он играл и играл. Приподнимался на носках и раскачивался туда-сюда. Призрак Ани ложился на живот, листая «Науку и религию». Потом задумчиво облокачивался на руку.

Призрак ходил по комнате и рассеянно касался его.

Юрию уже казалось, что всё обошлось и весь этот день был каким-то кошмарным сном. Но музыка оборвалась. Он не сразу понял почему.

А осознал это, когда гуща голосов рассеялась. Ему звонили. Он ушёл в звук скрипки и не мог слышать. И всё же часть тела покинула забытье, бросила скрипку. Это произошло без договора с разумом.

Юрий схватился за телефон.

— Алло?

— Юр, привет. Дело срочное. Как слышно? — это говорил Франц. Юрия дёрнул страх. Призрак Ани побледнел и пропал.

— Что… э-э… за дело? — сказал Юрий.

— Я громко не могу, — Франц намекал на голоса и тугоухость Юрия.

— Да слышу, слышу я. Говори, Франя.

Франц заговорил быстро, с натужной сухостью.

— А? Ага. Снова он. Явился, слушай. Первого раза, сука, ему не хватило. Пришёл за добавкой.

— Он? Это кто?

В голосе Франца слышались краски эмоций. Юрий опешил. Он совсем позабыл про обиды и про сделку.

Франц сделал паузу и собрался с силами.

— Де Трай. Полез со своими вопросами. Прямо на Горку. Потом и квартиру нашёл. Повезло, твари, на доброго человека попасть.

— Де Трай… вот же, — Юрий затих.

В голосе Юрия потухло чувство. Тем журналистом был не кто-то новый, а тот же де Трай. Разбились его надежды на эмиграцию.

И таким чистым, ясным стало ощущение безнадёжного конца. Ушла карусель. Стали нелепыми пробежки и расспросы. Юрий улыбнулся своей наивности. Ишь, чего захотел: Франца убить. Ещё и сбежать.

А от себя не убежишь.

— Это всё так, лирика. Времени у меня немного. Приезжай. У тебя опыта, глядишь, побольше.

— Какого опыта?

— Убивать, — честно сказал Франц и сам того испугался.

— Вот я и убью, Франя, — сказал Юрий в унисон с голосами.

В момент они стали с ним одним целым. Голоса повылезали наружу как споры растения. Юрий испугался и швырнул трубку.

Он вдруг понял, как победить Франца и сбежать от него.

А что Аня? Найдёт другого.

Голоса полетели по комнате. Юрий настежь распахнул окно и схватился за скрипку. Ветер вцепился в занавески. Юрий заиграл восьмой квартет. Он опрокинул пюпитр. Голоса заменили ему ноты. То тут, то там Юрий забывал музыку и сочинял сам. Играл с чувством.

Голоса уже не мешали Юрию. Временами он повторял их мольбы.

Юрий не насмехался над голосами, но силился принять их.

Он воздавал им хвалу. Просил кричать громче и громче, чтобы лишиться слуха. От напряжённой игры накалялся смычок и скрипели струны. Юрий бренчал и ходил по комнатам. Иногда останавливался и пристально всматривался в рамки, дыры в обоях и трещины на стене.

Он прощался. Но не прекращал играть.

Так гусеница расстаётся с коконом, становясь бабочкой.

В третьем allegretto скрипка звучит зловеще и истерично. Юрий кружил со скрипкой по комнате. Он негромко смеялся и выглядел как довольный жених. Юрий прикрывал глаза и отдавался музыке.

Кружась, Юрий добрался до окна. Там пели птицы и крона дерева почти лезла в руку. Он играл безразличным пташкам и заговорщически улыбался им. Отныне он знал, как расправиться с Францем. Не ружьём и не ножом. Юрий не спешил говорить: птицы увидят сами.

Юрий выдал последнюю, лирическую ноту квартетного allegretto. Поклонился небу, пташкам и соседнему дому. Затем аккуратно сложил скрипку в чехол. Улыбнулся уже дому — как-то нелепо и по-детски.

И прыгнул.

8

Когда голова Юрий разбилась об асфальт, Ретазевск оглушил взрыв невиданной силы. От него прошла ударная волна. Остался грибок, похожий на атомный. Дома надувались и изгибались. Отовсюду летело битое стекло. Человеческие лица хаотично меняли черты. Размывались морщины и набегали старческие мешки. Время оборачивалось вспять. Перекати-полем ходили недописанные песни, рекламные баннеры и бетонная пыль. Люди закрывали уши руками от боли в головах. Фальшивое прошлое и настоящее не уживались.

Кричали милиционеры, пытаясь привлечь внимание толпы.

Люди без лица бежали в ураганах пыли без цели и направления.

Надрывались грудные младенцы и кричали дети.

Воздух в Ретазевске окрасился в йодный цвет.

Когда это случилось, Франц Романов стоял у телефона.

Он пытался дозвониться до Юрия. Францу не понравился его тон. Юрий н звучал так, будто не понимал всей важности их миссии.

Де Трай тем временем очнулся и включил телевизор. Сидя у самого экрана, он смотрел «Лебединое озеро». Одетта и Зигфрид вертелись в любовных па. Он смотрел на них с сочувствием и завистью.

Внезапный взрыв заставил де Трая отскочить.

Окна надулись и лопнули. Пол застелили осколки. Книги выпали из шкафов. Телевизор забарахлил: в ускоренном темпе по экрану бегали передачи, балеты и оперы. Время наматывалось на катушку.

Дом хорошенько встряхнуло. Всё содержимое квартиры вместе с людьми подпрыгнуло к потолку. Франц выскочил из комнаты и ужаснулся. Теперь он понял, что произошло. Иллюзия рухнула.

Мираж держался на силе Юрия. Франц только распылял его по городу.

Он отбросил де Трая в угол. Там человечка не могли достать осколки.

Франц подошёл к окну. Боль и ужас Ретазевска гулко отозвались в нём самом. Юрий точно был мёртв. Франц думал так: уехать за минуту он не мог. Если бы и сумел, осталась бы его сила. Она теряла власть, когда Юрий уходил от объекта на пять-десять километров.

Выходит, случилось худшее. Юрий покончил